Враг невидим

Месяца через четыре пришло ещё одно официальное письмо, от адвокатов, о том, что родовое имение Анстетт-холл ушло с молотка со всем имуществом: отец застрелился из-за карточных долгов, он был полностью разорён. Это известие лорд Анстетт воспринял ещё более равнодушно, он вообще не понимал, каким боком его касаются все эти имущественные дела, почему они должны вызывать у него интерес, ведь его самого совсем скоро не станет на этом свете.

Но прошло ещё несколько лет – поневоле пришлось понять.

… Жизнь в казарме была вольная и буйная. Сто тридцать восемь головорезов, не страшащихся ни божьего гнева, ни городских властей, собрались под одной казённой крышей. Они пили, буянили, портили военное имущество, водили девок и дурно влияли на курсантов. Бедный начальник училища, пожилой полковник Кобёрн, за всю свою долгую жизнь так и не узнавший настоящей войны, был в ужасе, но поделать ничего не мог. Фронтовики ему не подчинялись, все они числились «условно демобилизованными», такую странную формулировку изобрело командование, чтобы хоть как-то обозначить их шаткое положение. Фронтовики соглашались подчиняться семерым офицерам, разделившим с ними кров, и в их присутствии даже бранились тише обычного. Пожалуй, офицеры сумели бы навести порядок в казарме, но зачем себя утруждать? Война кончилась, а без неё жизнь утратила привычный смысл.

Ещё не научившись заглядывать в отдалённое будущее, Веттели пока желал только одного: уйти из казармы. Он в ней устал, ему было скучно, и от туманов отчаянно болело недавно простреленное плечо, мешало засыпать. Храп бывших сослуживцев мешал ещё больше, хотелось покоя и тишины. Он чувствовал себя старым и нездоровым, а на бирже ему говорили: «Увы, для этой должности вы слишком молоды. Но не огорчайтесь, какие ваши годы, всё ещё впереди…»

С работой в городе была беда. В ожидании подёнщины у ворот биржи с раннего утра выстраивалась огромная очередь, и сотня с лишним фронтовиков была к ней не такой уж большой прибавкой. Примкнуть к этой очереди несколько раз пытался и Веттели. Но рядом стояли здоровенные мужики из числа уволенных портовых рабочих, фабричных грузчиков и заводских молотобойцев. При таком богатом выборе хозяева даже глядеть не хотели на бледного и худосочного юношу аристократичной внешности, плохо скрываемой поношенным офицерским мундиром без шевронов.

Да, со знаками различия «условно демобилизованным» пришлось расстаться, всем до единого. По крайней мере, половина из них (Веттели в том числе) хотели бы остаться на службе – кто любил это дело, кто привык, а большинству просто некуда было податься. Но так уж удивительно совпало, что каждому из ста тридцати восьми довелось участвовать в двухлетней осаде неприступной такхеметской крепости Кафьот. Что-то странное творилось там, что-то недоброе, из разряда тех явлений, о которых не говорят после заката, да и вообще, стараются лишний раз не вспоминать. Приказ командования был однозначен: уволить всех непосредственных участников Кафьотской осады, в каких бы ни состояли званиях и чинах, и впредь на службу не принимать, не только самих, но и потомков их до третьего колена.

Вот так! Вот и осталось капитану Веттели обивать порог трудовой биржи, а в промежутках собирать на туманных городских улицах жёлтые блестящие грибы. Бессмысленная, тоскливая жизнь – зачем она нужна?

Пятый день он думал о… нет, не о самоубийстве, конечно. Это было бы недопустимой глупостью, выжить в стольких боях, а потом последовать дурному примеру почти незнакомого отца. – Веттели думал об отъезде. Куда? Ах, да какая разница! Лишь бы подальше от казармы с её буйными обитателями, от Баргейта с его странными холодными туманами, дающими знаменитым столичным сто очков форы, от Старого Света, измученного войной, от цивилизации вообще. Скопить денег на билет, а может, повезёт записаться в команду, или, в конце концов, ограбить кого, сесть на океанский корабль, а дальше… А дальше ни о чём думать не придётся, потому что в пути он наверняка умрёт, ведь на море его всегда тошнит.

Последняя мысль Веттели особенно успокаивала.

Нет, он пока ещё ничего не решил окончательно, и время от времени переключался с дорожных планов на другие мысли: о том, что урожай сегодня неплох; что жёлтые и красные кленовые листья, распластавшиеся по мокрой мостовой, напоминают картины модных живописцев, и это очень красиво, жаль, некому показать, потому что в казарме мало кто интересуется такими вещами; что если как-то продержаться этот год, то летом можно будет записаться в университет, вроде бы, правительство готово оплатить фронтовиками первые два семестра обучения… Так думал капитан Веттели, но ноги сами, без участия разума, влекли его в припортовые кварталы, где в промежутках меж серыми стенами домов уже проглядывали размытые туманом очертания корабельных мачт.