Заколдованная луна

Она неуверенно улыбнулась ему. Быстро погладила его по щеке.

– Ты дал мне столько же, – сказала она немного сварливо, потому что хотела скрыть, насколько она разволновалась. И тут же перевела разговор на другую тему: – А как ты сюда добираешься? На лодке?

– Нет, я хожу через лес.

– Вдоль озера, да? Не так, как я пришла в тот день, а с противоположной стороны?

– Да. Так гораздо короче, чем кажется.

Она задумалась. И верно, она очень долго ехала на велосипеде вдоль озера.

– Я не беру лодку, потому что не хочу, чтобы меня видели, – сказал он. – Я ведь… немного нелюдим.

– Ой, но ведь я же предупреждала тебя, что так нельзя, – напомнила она. – Как-нибудь ты должен будешь прийти ко мне домой. Чтобы я могла побаловать тебя кофе, пирожными и прочим.

Его вздох, то, как он вздрогнул, его улыбка, говорили ей о том, как ему жаль.

– Увидимся в понедельник? – спросила она.

– Разумеется!

Она еще немного постояла.

– Ну, а теперь моя очередь получить поцелуй в щечку.

Он медлил.

– Послушай-ка, Линде-Лу, – строго сказала она. – Сегодня ты был более, чем нетактичен!

– В следующий раз, – пообещал он. Пришлось довольствоваться этим.

– Трус, – фыркнула она.

Он смущенно улыбнулся.

Она помахала рукой и ушла.

Криста ликовала. Была весна, и она была в самом начале восхитительного романа. Можно ли требовать чего-то большего от жизни?

Но ее не было дома слишком долго. И когда она вернулась, там ее поджидало нечто ужасное.

У Франка случился приступ удушья, он лежал на полу. Кристе понадобилась целая вечность, чтобы втащить его на кровать, ее мучили угрызения совести. Но когда она захотела вызвать доктора, Франк сказал, что нечего беспокоить такого занятого человека.

– Но ведь ты же так серьезно болен, – возразила Криста.

– Мы справлялись и раньше, – просипел он. – Только побудь дома, тогда я чувствую себя в безопасности. А когда тебя слишком долго нет, я становлюсь беспомощным.

– Прости меня, папа! Я никогда так больше не буду.

– Хорошо, детка моя дорогая, мне так неприятно быть обузой…

– Ну о чем ты говоришь, – сказала она покорно, и в ту же минуту поняла, что это самая большая ложь, которую она когда-либо произносила. И на совести у нее от этого стало еще тяжелее.

– Ты так добра ко мне, – сказал он обессиленно. – Кстати, тебе звонили из Линде-аллее. Похоже, Хеннингу стало хуже, да и чего еще было ожидать. Но поскольку мне так плохо, ты же не сможешь поехать.

Криста взглянула на Франка. Он полусидел-полулежал на кровати, являя собой воплощение невыразимого страдания. Ах, вот как? Значит, вот откуда приступ удушья? Раньше она позволяла себя дурачить. Но не теперь!

– Я позвоню в Линде-аллее, – коротко бросила она.

– Можешь не звонить, он справится, как и всегда, ведь он такой здоровый. А со мной хуже, у меня просто нет сил.

– Разумеется, я позвоню. Это самое меньшее из того, что я могу сделать!

Голос, доносившийся с кровати, был таким слабым, таким слабым.

– Мне не следовало говорить тебе об этом телефонном звонке. Я чувствую, что конец близок…

– Возьми себя в руки! Это всего лишь психическая реакция, неужели не понимаешь?

Сопровождаемая его страдальческими стонами, она подошла к телефону и попросила соединить ее с Линде-аллее.

– Как ты можешь быть так жестока, Криста? – хватал Франк ртом воздух, как умирающий. – Ведь ты же не можешь взять и уехать от меня.

– Мне надо позвонить, – крикнула она ему. – Ты и сам прекрасно понимаешь!

– Но ты не уедешь? Я не смогу остаться сегодня ночью один, я просто умру.

Ее соединили неожиданно быстро. Подошла Бенедикте.

– Это Криста. Я так беспокоюсь! Как там дедушка?

– Он тебе не дедушка, – завыл Франк у нее за спиной – голосом, поразительно сильным для умирающего.

Бенедикте тихо сказала.

– Послушай меня, Криста С папой ничего не случилось, но мы очень хотим тебя видеть, поэтому нам пришлось прибегнуть к этой маленькой военной хитрости.

Криста прислушалась к тому, что происходит в соседней комнате. Там царила полная тишина, он пытался подслушать, о чем они говорят. Она вспомнила, что цвет лица у Франка был вполне здоровый и хороший, и совершенно правильно догадалась, что приступ удушья был ни чем иным, как сплошным притворством.