Мария - королева интриг

– Довольно, монсеньор! – прервал его посланец. – Я уже говорил, что госпожа герцогиня нездорова и на грани отчаяния, и я не стану усугублять ее печаль советами безразличных к ней людей, а вовсе не друга (он вовремя удержался, чтобы не сказать «любовника»!), еще недавно столь близкого и столь внимательного.

– Держу пари, она просит вас жениться на ней! – воскликнул не лишенный проницательности Фонтене-Марей.

– А коли и так? – высокомерно отозвался Габриэль. – Не думаю, что это касается вас, мсье де Фонтене-Марей! Принцы дышат воздухом, отличным от нашего с вами! Так что не вмешивайтесь!

Маркиз потянулся за своей шпагой, но Шеврез снова вмешался:

– Мир! Мадам де Люин действительно предлагает мне руку, которую я принял бы с безграничной радостью в другое время, но верность и послушание королю...

– Послушание, монсеньор? Вот уж не думал, что такие слова могут иметь отношение к лотарингскому принцу!

– Я его камергер!

– Это правда, я и позабыл! Госпожа герцогиня, видимо, тоже. Нужно будет ей напомнить.

Ирония в его голосе ускользнула от внимания Шевреза. Он почти по-дружески положил руку на плечо дворянина и улыбнулся:

– Конечно. Но скажите ей, что...

Мальвиль с поклоном отстранился.

– С вашего позволения, монсеньор, я ничего не стану ей говорить! И она, и вы оба занимаете слишком высокое положение, чтобы вы могли просто так избегать ее. Поезжайте и скажите ей сами все то, что вы хотите ей сказать! Она этого заслуживает!

Лианкур снова вмешался:

– Не ездите туда, это ловушка!

Звериная улыбка Мальвиля была прямо-таки воплощением презрения.

– С каких это пор храбрый солдат вроде вас, монсеньор, отступает перед возможной ловушкой? К тому же речь идет всего лишь о том, чтобы выразить сочувствие женщине, сломленной горем. Для этого требуется совсем немного смелости. Даже если это и не та смелость, которую я предпочел бы. Вы приедете, монсеньор?

Он скрестил свой взгляд со взглядом герцога, обычно нерешительным, но теперь, словно по волшебству, в этом взгляде читалась определенность.

– Да. Я приеду.

Раздались крики возмущения, но Шеврез уже не мог отступать.

– Я завтра же отправлюсь в Париж. Скажите мадам де Люин, что я заеду к ней, прежде чем вернуться в Лувр!

– Благодарю вас, монсеньор, и да благословит вас Бог!

Прощальный поклон дворянина в полной мере соответствовал облегчению, которое он испытывал. Он отступил назад, подметая завитым пером своей шляпы дорожную пыль, в то время как герцог проследовал к своей карете. Ушей Мальвиля достигли возмущенные высказывания тех, кого ему только что удалось переиграть.

– Мы еще встретимся, мсье де Мальвиль! – бросил в его сторону Лианкур.

– Где и когда вам будет угодно, маркиз!

Габриэль проводил взглядом роскошную кавалькаду и вернулся на постоялый двор, где потребовал сперва сытный обед, затем счет и свою лошадь. Час спустя он уже двигался по дороге в Париж. Бой был нелегким, но он был вполне удовлетворен результатом своего посольства. Он знал, что герцог окажется под непрерывным огнем со стороны своих друзей, но он прилюдно дал обещание, и, хочешь не хочешь, его нужно исполнить, чтобы не обесчестить себя в своих же собственных глазах. И Габриэль был твердо намерен напомнить герцогу об этом, в случае если тот вздумает отказываться от своих слов. Ибо тогда Мария окончательно впадет в немилость, и ее последнему защитнику нечего будет терять – кроме разве что собственной жизни, – и в одно прекрасное утро Шеврез окажется перед ним со шпагой в руке где-нибудь на Шарм-Дешо, на Королевской площади или на Пре-о-Клерк. Без особых шансов остаться в живых. Но пока до этого дело не дошло.

Добравшись до улицы Сен-Тома-дю-Лувр к вечеру следующего дня, Мальвиль был поражен тишиной, царившей в особняке Люин, в то время как в соседнем особняке де Рамбуйе кипела жизнь. Не поместившиеся во дворе кареты выстроились вдоль ворот, внутреннее пространство было освещено факелами, слышалась легкая и нежная скрипичная музыка, создававшая гармоничный фон для ученых и утонченных бесед, которые так ценила прекрасная хозяйка Екатерина де Вивонн, маркиза де Рамбуйе, царившая над парижскими умами. Контраст был почти пугающим: с одной стороны свет, жизнь, с другой – темнота, предвестница забвения, которое для Марии было страшнее смерти.

Мальвиль нашел ее в кабинете; она сидела на подушке, брошенной прямо на пол перед камином, обхватив руками колени; ее взгляд был устремлен на танцующие языки пламени, отражавшиеся в ее зрачках. Элен дю Латц поблизости не было, вероятно, она была занята чем-то в соседней комнате.