Смертный грех

Она лежала и смотрела в окно, в полузабытьи, лишенная всяких чувств. Она не могла ни на чем сосредоточиться.

Однажды вечером, когда уже унесли ужин, вошла Урсула и села возле нее.

— Как самочувствие? — озабоченно произнесла она.

— Не знаю, — ответила Сесилия. — Честно говоря, не знаю. Я не в состоянии что-либо чувствовать.

Урсула сжала ее руку.

— Как я была несправедлива к вам! И прежде всего к Александру!

Медленно повернув голову, Сесилия посмотрела на нее.

— Нет, — тихо сказала она, — ты не была абсолютно не права. У Александра были свои трудности.

Золовка окаменела.

— Попробуй мягче относиться к нему, Урсула! Александр был очень, очень несчастным человеком.

— А теперь он… здоров?

— Он пытается выздороветь. И мы с ним очень счастливы, разве ты не замечаешь?

— Замечаю. Да, это так. Но…

— Урсула! Сделай мне одно одолжение, расскажи мне о детстве и отрочестве Александра! Он многого не помнит, видишь ли…

— Почему ты хочешь знать об этом? — уклончиво спросила Урсула.

— Потому что это бесконечно много значит для меня. Потому что та часть его жизни может послужить ключом к тому, что произошло позднее с ним.

— Его… слабость к этим безумцам, ты это имеешь в виду? О, все это так отвратительно! Противоестественно!

— Но ведь ты же не думаешь, Урсула, что он хотел этого? Он был столь же потрясен, как и мы с тобой.

— Неужели? — с горечью произнесла Урсула. — Что-то я сомневаюсь в этом. Нет, Сесилия, Александр всегда был таким. Насколько я помню…

Она замолчала, преисполненная отвращения.

— Урсула, будь добра! Я должна знать это!

— Но я не могу говорить об этом!

— Попытайся! Погаси свет, может быть, так тебе будет легче. Ведь Александр ничего не помнит.

— Уж он-то должен помнить! Ведь то, что случилось, было ужасно.

— Возможно, поэтому он ничего и не помнит. Может быть, все это было настолько жутким, что память отказывается воспроизводить случившееся.

— Меня бы это не удивило…

— Ну, так что же было? — после некоторой паузы спросила Сесилия.

— Нет, я действительно не могу…

Но она продолжала сидеть рядом, и это обнадежило Сесилию.

— Урсула, мы с Александром говорили обо всем, он рассказал мне все, что смог вспомнить. И это было нелегко для нас обоих. Мне тоже сначала показалось, что все это отвратительно. Я не понимала, как можно быть таким, как он. Это было как болезнь, хотя я не думаю, что это можно назвать болезнью. И в то же время он просто замечательный человек!

Сестра Александра кивнула, плотно сжав ярко накрашенные губы, потом вздохнула.

— Ну, хорошо, я попытаюсь. Хотя мне все это противно.

И она рассказала все: о чуме, от которой погибли их братья и сестры, о несчастной матери, обожавшей Александра, об отце, который был развратником, каких мало.

— А картины? — спросила Сесилия. — Александр говорил мне о каких-то картинах в комнате отца, которые ему не нравились.

— Уфф! Картины в комнате отца и вправду были противоестественными. Вызывающе жирные тела женщин. Не искусство, а просто… как же это назвать? Просто грязная мужская фантазия. Мать ненавидела эту комнату, и когда отец умер, она сожгла все картины.

— Как ты думаешь, не оказали ли они какое-то влияние на формирование Александра?

Урсула задумалась.

— Не знаю. Думаю, вряд ли. Во всяком случае, из-за этих картин он был много раз бит.

— Как все это было?

— Несколько раз обнаруживалось, что он заходил туда. Эта была, как ты понимаешь, запретная территория. И отец приказал слуге отвесить мальчику десять палочных ударов, если тот будет соваться в его комнату.

— Значит, Александру нравилось заходить туда и смотреть на всю эту мазню?

— Не могу сказать точно. Думаю, все это не имеет особого значения.

«А я так не считаю», — подумала Сесилия.

— Ты сказала, что Александр всегда бывал несчастен в любви?

— Да, абсолютно. Ведь ему не было и двенадцати лет, когда его застали врасплох в одной немыслимой ситуации.

— С мужчиной?

— Да. А именно, со слугой отца, оставшегося у нас после его смерти. Разумеется, он в тот же день был уволен. Ему учинили допрос, хотя он уверял всех в своей невиновности.