Метро до Африки

– Да нет. Что тут особенного? Коридор-то общий.

– Общий-то он общий, – кивнул Дегтярев, – только имеется строгое правило: если навстречу направляются двое задержанных, то один из конвойных приказывает своему подопечному: «Встать лицом к стене, ноги на ширине плеч, руки за спину, взгляд в пол!» А тут вдруг они спокойно топают мимо, можно даже подмигнуть. Почему? Не иначе как хотят, чтобы фигуранты хорошо разглядели друг друга. Конвой – он не размышляет, а действует автоматически, соблюдая инструкцию. И вдруг внезапный прокол? Нет, значит, такова была инструкция. И еще. Если попадешь в СИЗО, не ловись на примитивную удочку вроде заявления: «Ваш соучастник уже все рассказал, ­если хотите облегчить свою участь, признавайтесь». Скорей всего, у следователя ничего нет, он блефует. Держись намертво, требуй очную ставку, если хорошо знаешь автограф сообщника, проси показать подписанный им протокол. И помни: чем меньше говоришь, тем лучше. Если ты, конечно, не серийный убийца с сорока трупами в анамнезе.

– А почему маньяк должен откровенничать? – ошарашенно поинтересовалась я.

– Дольше проживет, – вздохнул полковник. – Станет по одному убитому выдавать, пойдет волокита: выезд на место преступления и так далее. Опишут одно дело, а мерзавец про второе сообщит, да еще будет путаться, где останки зарыл. Жвачка потянется на годы. Серийный душегуб понимает: ему лучше в СИЗО, а на пожизненном, при особом режиме, ой как несладко. Знаешь, что бы я сделал, назначь меня кто-то министром образования?

– Ввел курс изучения законов? – предположила я.

– Нет. Отправлял бы подростков на одно лето в лагерь, но не отдыха, а в исправительный, системы ГУИН^[7]. Полюбуется дитятко на тамошние порядки, прочувствует их на себе и подумает: а ну как придется сидеть лет пять-семь? Брошу-ка я лучше сомнительные компании и возьмусь за ум.

– Жестоко!

– Зато действенно, – надулся Александр Михайлович. – Небольшая неприятность убережет от большой беды!

И наша беседа плавно перетекла тогда в спор о правильном воспитании, но я запомнила советы полковника. Поэтому сейчас решила использовать его опыт и приехать к Полине завтра рано утром.

У двери дома меня встретили повизгивающие собаки.

– Здравствуйте, милые. – Я присела на корточки и начала гладить бархатные морды. – Как дела?

– Шоколадно, – ответил кто-то из стаи.

Я непроизвольно плюхнулась на дорожку. Мне послышалось? Или один из наших псов освоил человеческую речь? Скорее всего, полиглотом является старушка Черри, она слишком долго живет среди людей.

– Носятся туда-сюда, грязи на лапах нанесли, – продолжала пуделиха, – вот я ее и оставила во дворе. Хуч пионы сломал. Чего он в них полез? А Банди садового гномика снес, ну того, которого Тёма Маше подарил!

Я положила руку на спину Черри.

– Нехорошо ябедничать!

Пуделиха повернула голову и посмотрела на меня большими несчастными глазами. Если не знать, какую сытую жизнь ведет Черричка, то, поймав этот взгляд, легко поверишь в ее страдания. Правда, мопс Хуч выглядит еще большим мучеником. Похоже, он сегодня не доел из миски мясо – слишком много положили, не влезло, есть от чего переживать.

– Я просто докладываю обстановку, – обиженно засопела собака.

Нет, это не Черри, она не разевала пасть.

– А вы чего на земле сидите? Не холодно? – спросил голос.

Тут до меня дошло, что звук доносится сверху, я задрала голову, из окошка гардеробной свесилась ­Ирка.

– Это ты! – с облегчением воскликнула я.

– Кто ж еще тут порядок наведет? Уж, поди, не гости ваши! Домой хотите войти?

Хороший вопрос, если учесть, что я стою, вернее, сижу около парадной двери.

– Ну да, – кивнула я.

– Собак не впускайте!

– Они теперь на улице ночуют? – прокряхтела я, вставая.

Ирка кашлянула.

– Нет, конечно. Только чего их заводить, если через секунду они на улицу попросятся. Носятся, словно оглашенные, снуют между двумя домами.

– Тебе не кажется, что у Хуча фигура стала еще более странной? – спросила я.

– Ну… есть немного, – согласилась Ирка, – но ветеринар же сказал, что мопс здоров. Анализы в норме и все такое.

– Верно, – протянула я, – но непонятно, по какой причине у него холка растет! Сейчас он похож на портрет Шаляпина!

– Чего? – не поняла Ирина.

– Был такой певец, Федор Иванович Шаляпин, – объяснила я. – Вроде в Третьяковке висит картина, где он изображен в пальто с огромным бобровым воротником. На мой взгляд, не очень удачное произведение, нижняя часть у певца узкая, зато верхняя объемная, словно он нацепил на шею круг для плавания.

---

7 ГУИН – Главное управление исполнения наказаний.