Демон ночи

– Где, по-твоему, я был? – спросил он, осторожно касаясь фланелевой рубашки на ее груди.

– Я не знаю. Но тебе было страшно. Возможно, я обидела тебя прошлой ночью, возможно…

– Обидела меня? Ты просто спятила, меня невозможно обидеть! На это ты не способна. А что еще «возможно»?

– Нет, ничего, – ответила она, на этот раз обидевшись сама.

Приподнявшись на локте, он с демонической злобой посмотрел на нее.

– Нет, скажи! – прошипел он сквозь зубы.

– Не скажу. У меня тоже могут быть свои тайны.

– Чертова старуха, – в гневе прошептал он и стукнул ее по голове.

– Я вижу, теперь ты снова стал самим собой, – сухо заметила Ванья. – И у меня нет больше нужды согревать тебя.

Она повернулась к нему спиной.

Но Тамлин просунул руку ей под рубашку и снова взялся за ее грудь. И долго теребил двумя пальцами ее сосок.

С бьющимся сердцем она почувствовала, как он – медленно, но решительно – прижался своим пахом к ее спине, почувствовала на своем копчике его твердый, поднятый член. Этот член его не стал меньше с годами. Хорошо, что она была в ночной рубашке, а он – в набедренной повязке!

Она лежала, не шелохнувшись, едва дыша, чувствуя пульсирующий прилив крови к нижней части тела.

Это было так опасно! Это не могло продолжаться дальше!

Но пока он опасался, что она проболтается, она могла не бояться. Если это вообще был страх…

После этого случая Ванья не осмеливалась больше ложиться в одну постель со своим демоненком. Ребенком его назвать было уже нельзя, он был примерно ее возраста, был подростком. Но, несомненно, он взрослел быстрее, чем она, и теперь, как ей казалось, дело принимало серьезный оборот.

Она не понимала причин его несправедливого недовольства ею. К тому же он грубил и был бессердечен по отношению к ней, чего нельзя было ожидать от бедного, продрогшего насквозь ребенка.

– Не приставай ко мне больше, – огрызнулась она. – Не пытайся убедить меня в том, что демоны настолько изнежены и слабы, что им нужно спать в постели! Они вовсе не нуждаются в этом, они слоняются повсюду и делают всякие пакости или же странствуют в пустоте, потому что люди больше не верят в них.

– У тебя просто нет сердца, – мрачно заметил он, сидя на ее прекрасном письменном столе в стиле рококо. Более подходящего места для себя он не мог найти!

Ванья подошла к нему вплотную.

– Я терпела тебя целых три года, – с горечью произнесла она. – Я заботилась о тебе и оберегала тебя, тогда как ты только злобно насмехался надо мной. Но теперь этому пришел конец, понимаешь? Я хочу жить своей жизнью, хочу сама распоряжаться своей комнатой и своей постелью, и прежде всего – я не желаю никаких попыток сближения с твоей стороны! К тому же нам обоим здесь тесно, мы оба растем.

Внезапно он стал добродушным.

– Что тебя так напугало? – спросил он. – Я ведь ничего тебе плохого не сделал. Тебе стало трудно дышать? Может быть, у тебя стало мокро между ногами? Как в тот раз, когда мой хвост обнаружил кое-что? Не проверить ли нам это ночью?

Его предложение привело ее в ярость.

– Тамлин, меня совершенно не интересует, куда ты отправишься, – сказала она, – но ты должен убраться из моей комнаты. Ты сам лишил себя права жить здесь.

Он отвернулся и принялся равнодушно перебирать ее письменные принадлежности.

– Ладно, – сказал он. – Я могу убраться отсюда. Но я не имею права покидать этот дом, так мне было приказано. Поэтому я переберусь к Бенедикте и мальчику Андре.

Ванья похолодела от страха.

– Нет, не делай этого! Хорошо, оставайся жить здесь, но в мою постель больше не суйся! Во мне или в тебе тут дело, это неважно, но ты должен понять, что с этим покончено!

– Я так не думаю, – дразнящим голосом произнес он.

Она закрыла глаза и тяжело вздохнула. Когда она снова открыла их, он сидел и смотрел на нее своими сверкающими желтыми глазами, высунув язык.

– А может быть, дело в нас обоих? – предположил он, и она не могла удержаться от смеха.

– Нет, на тебя просто невозможно сердиться, Тамлин, – сказала она. – Но запомни: если ты хоть раз до меня дотронешься, я расскажу о твоем присутствии. И тогда быть Тамлином станет вовсе не завидно. Тогда Бенедикта вызовет наших предков, а они, надо тебе сказать, обладают большой властью!