Опасная колея

Не так много найдётся в этом свете любителей долгих зимних путешествий в санной кибитке. Потому как скучно: обзор плохой — только вперёд и видно, тело затекает от долгой неподвижности, вдобавок, ямщик непременно затянет что-нибудь унылое, под стать печальному белому миру вокруг да низкому серому небу над головой. Тоска, да и только.

Но в этот раз, после долгих пеших странствий по непролазному лесу, путники наши отнюдь не тосковали, наоборот, блаженствовали. Полулежали, надёжно укрытые от мороза и ветра, смотрели ямщику в спину, слушали песню за песней — каждая о тяжкой народной доле, и тихо переговаривались меж собой.

— Всё ж таки думается мне, ваше высокоблагородие, что без англичан с французами в нашем деле не обошлось, — принялся развивать старую идею Удальцев. — Судите сами. Некто затевает заговор затем, якобы, чтобы спасти Россию от нигилистов, не позволить исполниться страшному пророчеству. Организует вокруг себя группу наивных, зато патриотически-настроенных студентов-магов, всяких там Таисьевых, с их помощью выпускает Кощея, как они выражаются «в мир». Но на самом-то деле, под ударом не мир оказывается, а именно Россия.

При этом простые исполнители верят, будто Бессмертный ослаблен, поэтому большой беды принести не может, и вообще, будет в самое ближайшее время убит. На деле же мы видим, что он крепнет день ото дня, творит одно злодеяние за другим, и никакие патраторы, или там, специально выделенные Иваны этому не препятствуют.

Каково, а? Я сперва-то думал, может они не уследили за ним, упустили, или, того хуже, погибли на Буяне, добывая филактерию (вдруг в сказаниях была ошибка, и Кощей свой дуб всё-таки стережёт)? Так ведь нет! Судя по всему, они даже не пытались его остановить! Отпустили на все четыре стороны — он и натворил столько дел, что уже не об изменении Футурума, а о «пустыне великой» речь надо вести. А кому это выгодно? — вопрос. Ну, конечно же, исконным врагам Россиии! Хотят взять реванш за бесславное поражение во Второй Крымской. Чего не добились в честном бою, то, глядишь, получится у подлых шпионов.

Разве плохая версия, Роман Григорьевич? А? — он взглянул с надеждой.

— Версия хорошая, — одобрил тот, — и изложена логично. Внешнее вмешательство, инсценированное под внутренний заговор… Да, пожалуй, такое возможно. Однако, некоторые странности и нестыковки…

— Подождите, подождите, господа! — вдруг бесцеремонно перебил начальство Листунов, вроде бы, только что мирно дремавший. — Я всё слушаю, и никак не могу понять, вы о чём? Таисьевы, параторы, футурумы… Вам стали известны новые факты, и вы их от меня утаиваете? Но разве это честно, господа? Мне казалось, мы делаем общее дело, и вообще, достаточно невзгод и лишений претерпели вместе, плечо, можно сказать, к плечу… Так неужели, я не заслужил вашего доверия хотя бы в вопросах служебных? — Удальцеву показалось, или в голосе пальмирца действительно зазвенели слёзы? — Я был о вас лучшего мнения, господа! Так и знайте! — он отвернулся и натянул меховую полость на голову.

— Ах, да прекратите вы устраивать дамские трагедии, Листунов! — сурово велел Роман Григорьевич. Вместо того чтобы посочувствовать несчастному, он на него рассердился. — Никто и не думал от вас ничего скрывать. Разве мы не рассказали вам о происшествии в Кленове?

— Нет! — глухо раздалось из-под полости. — Не удостоился чести! Только упомянули и обещали рассказать позднее!

— Вот видите! Мы просто не успели, к слову не пришлось. Освободите голову, пока совсем не задохнулись, и Тит Ардалионович вам сейчас всё изложит в деталях! — ах, как же хорошо быть начальником, как приятно иметь подчиненных, которым можно перепоручать неприятные дела! Самому Ивенскому отчего-то страшно не хотелось вслух вспоминать кленовские события, не лежала душа, и всё тут. Вот и свалил на бедного Удальцева — тому уж не отвертеться.

Но к удивлению Романа Григорьевича, подчинённый вовсе не огорчился, наоборот принялся повествовать с большим энтузиазмом и в лицах. Пожалуй, у него есть артистический дар, решил Ивенский. Очень уж похоже Тит Ардалионович изображал гадкого Таисьева — ну, просто как живой предстал! Листунов давно перестал дуться, слушал с напряжённым вниманием — в изложении Удальцева неприятная история звучала чрезвычайно захватывающе, Ивенский и тот увлёкся, любопытно было взглянуть на случившееся чужими глазами.