Привидение в кроссовках

– Прикинь, она видит.

– Что? – удивился друг.

– Ну, сама мне рассказывала, – хмыкнул Лешка, – берет в руки чашечку, и словно в глазах у нее темнеет, потом бац – картинка появляется. Человек, мастер, возле печи для обжига посуды… Или мастеровой с рубанком… Четко-четко наплывает видение, словно проявляется. А затем будто голос «за кадром» произносит: «Сработано крепостным Иваном Федоровым в лето 1802 года, июня двадцать седьмого числа».

– Ты ей посоветуй меньше ликера в кофе наливать, – вздохнул Олег, – ну и бред!

Бред или не бред, но Наденька нико­гда не ошибалась. Прослышав о редкостной оценщице, в салон повалили как те, кто хотел продать, так и те, кто желал купить раритетные вещи. Хозяин живо прибавил Надюше денег, и они с Лешкой слегка расправили крылья, высунув нос из нищеты.

Од­нажды к Наде явился странный посетитель. Парень примерно лет двадцати, одетый в грязные джинсы, рваную кожаную куртку и высокие, почти до колен, ботинки на шнуровке.

– Гляньте-ка, – выложил он перед ней серебряный портсигар с красивым вензелем.

Наденька взяла в руки вещичку и почувствовала головокружение, как все­гда, откуда-то из сероватого тумана выплыла картинка, и девушка услышала голос, четко сообщивший дату – 1800 год. Но потом началось нечто непонятное. Перед глазами замелькали тени, послышались взрывы, полилась кровь, она растеклась по крышке так явственно, что Надя выронила серебряный портсигар на стол. Ее и раньше посещали подобные видения. Иногда появлялось изображение старух с подсвечниками в руках, мужчин и женщин, один раз перед глазами развернулась целая драма. Высокий парень в железной каске бросает на кровать тело только что убитой им женщины и начинает сгребать в огромный темно-серый мешок безделушки, стоящие на каминной доске.

Но так четко ей еще нико­гда ниче­го не мерещилось. Кровь выглядела пугающе натуральной, пахла приторно, отвратительно… Потом раздался взрыв. Надюша увидела взметнувшиеся вверх комья земли, ощутила сырой запах, почувствовала толчок в спину, упала в грязь… В голове невесть откуда прозвучала фраза на немецком языке, словно кто-то произнес:

– O, mein Gott, ich bin Klaus, ich sterbe, Ursula, Kin­der…

– Вам плохо? – озабоченно спросил парень.

– Душно тут, – ответила бледная Надюша.

– Мо­жет, я попозже зайду? – поинтересовался клиент.

– Да, – пробормотала Колпакова, – че­рез полчасика.

В голове у нее продолжали метаться образы. На этот раз другие. Ночь, вернее сумерки, лезвие лопаты, вспарывающее грунт, скелет в рваных серо-зеленых лохмотьях, руки, жадно роющиеся в остатках одежды. Потом снова удар, и вот она лежит лицом в сырой глине, в голове опять звучит голос:

– Боже, я Федор, я умираю, Ленка, дети…

Быстро надвигающаяся чернота ударила по глазам. Придя в себя, Надя позвонила одной из своих подруг, преподававшей в школе немецкий язык, та немедленно перевела ей фразу:

– О, мой бог, я Клаус, умираю, Урсула, дети…

Че­рез полчаса посетитель вновь поскребся в кабинет.

– Вещь имеет определенную стоимость, – сообщила Надя, потом, почувствовав надвигающуюся дурноту, быстро добавила: – Хочешь мой совет? Не завышай цену, побыстрей избавься от портсигара.

– Куда спешить? – удивился паренек. – Экие вы хитрые, отдай редкую вещь за бесценок!

Надя с трудом поборола видение и тихо пробормотала:

– Уж извини, ты вправе думать, как хочешь, но на этом портсигаре крови много. По крайней мере двоих из-за него убили, немца Клауса и русского Федора. Одно горе от него, побыстрей отдай, а еще лучше – подари. Примета есть такая, коли вещь, на которой лежит проклятье, с доброй душой, не жалея, отдать, то злые чары развеются. Только я не верю в это, избавляйся от портсигара поживей.

Парень посерел, потом тихо спросил:

– Про Федьку откуда знаешь?

Надя тяжело вздохнула:

– Ниче­го ни про кого не знаю. Впрочем, у него жена Лена и дети.

Сдатчик портсигара разинул рот:

– Точ­но, Ленка и двое пацанов.

– Его убили из-за это­го куска серебра, – тихо пробормотала Надя, – а до это­го он его из земли вынимал.

– Гад, – прошипел юноша.

– Кто?

– Да так, копатель один, – сообщил парень, – явился ко мне и сказал, что Федька упал в яму да шею сломал, а он его так и присыпал землей.

– Нет, – покачала головой Надя, – его в спину ударили, под лопатку, ко­гда Федор портсигар поднимал, а до это­го вещь у немца хранилась, у Клауса. Того, похоже, на войне положили.