Наказание за любовь

Поскольку кровати стояли близко, у каждой был ночник, она взяла его руку, лежавшую на перине и нежно сжала ее.

Они долго молчали. Наконец она тихо произнесла:

— Все равно, расскажи, что ты мог бы сделать! Сначала он молчал, она решила, было, что обидела его своими словами, но потом из темноты раздался его голос:

— Как я уже говорил тебе, никто из людей не хотел бы исчезнуть из жизни бесследно. А со мной может произойти именно это. Я не знал раньше, насколько это важно: чтобы что-то осталось после тебя. Но когда у тебя впереди море времени, об этом как-то не думаешь.

— И что же ты думал предпринять?

— Не так уж много, — тихо улыбнулся он. — Может, то, что я мог бы сделать своими руками. Какой-то прием в работе, который бы люди помнили. Ребенка… Или подвиг. Но как я могу сейчас хоть что-то сделать?

— Ну, что касается великого подвига, то, может, у тебя еще будет шанс, не успеешь и слова вымолвить. Если уж ты так хочешь ехать с нами. Но… будет лучше, если никто из посторонних не будет знать, что мы делаем, в худшем случае все мы можем погибнуть. Причем последнее наиболее вероятно. А тогда это никому из нас славы не прибавит.

Ян молчал.

— У тебя, наверное, нет возможности создать фонд твоего имени?

Он фыркнул.

Вокруг было тихо. Смолкли все ночные звуки. Темнота была мягкой и доброй.

Тихо-тихо и медленно Тува сказала:

— У отмеченных проклятием очень редко рождаются проклятые дети…

8

Ответа от Морагана ей пришлось ждать очень долго. В конце концов Тува раздраженно воскликнула:

— Ну, а какие, ты думаешь, есть возможности завести ребенка у меня? Ни малейшей, совсем никакой, вот что я тебе скажу!

Он по-прежнему молчал.

— О, я так бы замечательно заботилась о нем, Ян! Для меня это был бы просто дар небес! И я бы воспитала его для тебя наилучшим образом!

Тишина казалась тяжелой и липкой, как мокрое ватное одеяло. Наконец он неуверенно произнес:

— Даже не знаю, получится ли у меня.

Тува рассерженно отвернулась.

— Зато я знаю. Я слишком отвратительна, извини меня, с моей стороны было глупо…

— Нет-нет, — сказал он и положил руку ей на плечо. — Ты меня неправильно поняла. Я имел в виду мою болезнь. Мое тело слишком поражено болезнью, и это будет чистейшее фиаско!

— Откуда ты знаешь?

— Нет, не знаю, но я убежден, что ничего не выйдет. И к тому же…

— Что «и к тому же»? — Тува перевернулась на спину, сейчас она лежала и глядела в потолок.

— Не знаю, Тува. Сама мысль о том, что мой ребенок будет расти без отца…

— Ой, да неужели ты не понял, что Люди Льда все время вместе, они во всем помогают друг другу! У ребенка будет целая куча родственников.

— Да, может быть. Но я-то этого никогда не увижу, — тихо сказал он.

Сначала она подумала о том же, что и он, но потом вдруг разозлилась:

— Слушай, а ты не больно-то последователен! Ты только что сказал, что хотел бы оставить после себя ребенка. Иначе бы я, разумеется, никогда не стала говорить об этом, ты заставляешь меня чувствовать себя так глупо, что я вот-вот расплачусь!

— Ну, Тува, я же не имел в виду!

— Ладно, забудем, — сказала она устало. — Я была просто идиоткой, что предположила это. Как я только могла вообразить себе?..

Он приподнялся на локте и с угрожающим видом наклонился над ней.

— Слушай, замолчи ты, наконец, забудь про свои комплексы! Я ничего против тебя не имею. Мы с тобой стали хорошими друзьями. Но я достаточно старомоден, чтобы думать, что для такого дела нужны, по меньшей мере, более теплые чувства. Хоть какое-то влечение друг к другу. А я его к тебе не испытываю. Так же, как и ты ко мне.

Она отодвинулась.

— Я вовсе не стремилась к какому-то приключению только потому, что у меня никогда раньше не было мужчины. Я только помочь хотела!

Тува уселась, готовая вскочить:

— Поищу себе другую комнату. Он цепко ухватил ее за руку.

— Ну не глупи, не обязательно же становиться из-за этого врагами! Мы можем поговорить об этом, правда? Или о чем-то другом.

Она молчала. Она очень обиделась, но делала вид, что ей просто грустно.

Мораган тихо произнес:

— Спасибо! Спасибо за то, что ты хотела это сделать! Но это слишком важно. И я не мог сказать «да» сразу. Мы же обязаны думать не только о нас, но и о третьем.