Кровавая месть

Девочку назвали в честь Эли из Линде-аллее, которая считалась на ферме ангелом-хранителем и доброй феей. Они никогда не уходили с Липовой аллеи с пустыми руками, если испытывали в это время нужду. Из Гростенсхольма — тоже, поскольку ферма принадлежала хозяевам Гростенсхольма, Маттиасу и Хильде, и их долг был помогать своим работникам. Что они и делали. Отношения же с Эли и другими жителями Линде-аллее в значительной мере носили отпечаток дружбы — и это повелось с тех пор, как Суль явилась домой с тяжело больным Клаусом.

И теперь все их семейство переживало за маленькую, непостижимую фрекен Виллему.

Ларе отправился запирать на ночь надворные постройки и сеновал, но, вернувшись домой, он остановился в дверях и задумчиво почесал затылок.

— Что с тобой? — спросила жена, укладывающая спать девочку. Элиза прыгала и возилась в кровати, а мать говорила сердито: «Ну стой же спокойно, я раздену тебя!» — как говорят миллионы матерей во всем мире.

— Я не знаю, — ответил Ларс. — Мне показалось, будто в сарае кричала рысь.

— Что ты говоришь! — удивилась его жена. — Эта кошка была там?

— Похоже, что так. Но опасности нет, все животные заперты в клетку. А если у этой рыси детеныши? Кто-то мяукал, словно котенок.

— Нет, в это время года у рыси не может быть детенышей, — скептически ответила его жена. — Постой-ка! А не могло это быть чем-то другим? Привидением, например?

— Не знаю, что там такое было. Отец, пойдешь со мной? Возьми фонарь и посмотрим, что там.

Йеспер, который не любил разговоров о привидениях, сказал, что, конечно, он пойдет, но что-то у него разболелась нога…

— Эта нога болит у тебя всякий раз, когда ты пытаешься увильнуть от чего-то неприятного. Пошли же, там наверняка какой-то зверь попался в капкан!

И Йеспер, шестидесяти семи лет от роду, зажег, скрепя сердце, фонарь. Для верности он запер дверь на засов, взял нож и перекрестился.

И они пошли.

Вечер был безветренным, в воздухе пахло снегом, но снег пока не выпал. Поросший лесом холм казался угольно-черным на фоне неба. Все было тихо. Далеко внизу светились маленькие, желтые огни окон Гростенсхольма.

— Лично я ничего не слышу, — нарочито громко произнес Йеспер, чтобы спугнуть возможное привидение.

— Ты, отец, подожди немного, сейчас услышишь!

Было холодно, но Йеспер, расстегнувший по дороге свои многочисленные куртки, запарился, его сопящее дыхание нарушало тишину.

— Это становится…

— Тихо! — прошептал Ларс. — Слышишь? Как только ты открыл рот…

Сердце Йеспера застучало, фонарь задрожал в руках. Из сарая послышался протяжный звук.

— Нет там никакой рыси… — прошептал Йеспер, побледнев.

Они прислушались. У Ларса тоже пропало желание идти туда и закрывать на задвижку дверь, но он заставил себя сделать это. Для него было важно, чтобы его жена, которую он очень любил, гордилась им.

Он крикнул в сторону сарая:

— Во имя Иисуса Христа, если ты хочешь нам зла, иди туда, откуда пришел!

— Хорошо сказано, Ларс, — пробормотал Йеспер. — Во имя Иисуса, проваливай в ад!

И тогда из сарая послышался человеческий голос.

— Во имя Иисуса Христа, я не хочу причинять вам никакого зла. Ради Бога, помогите мне!

В свете фонаря отец и сын уставились друг на друга.

— Это человек, отец, — сказал Ларс. — Пошли, отец!

По-прежнему боязливо, но все-таки желая ему помочь, Йеспер поплелся сзади.

— Подожди, мальчик, я ничего не вижу в темноте!

Они наткнулись в темноте прямо на стену сарая.

— Эй! — крикнул Ларс и остановился.

— Я здесь, — ответил голос совсем рядом, справа от сложенных в кучу еловых веток.

Они осторожно приблизились, высоко держа фонарь.

— Господи, там кто-то лежит! Давай-ка поднимем его!

— Поднимайте осторожнее! — простонал человек. — Я тяжело ранен.

— А он хорошо говорит, — глубокомысленно заметил Йеспер. — Где раны?

— По всему телу, — прошептал тот. — Но больше всего ранений на голове, это очень серьезно…

Ларс быстро вернулся к дому.

— Марит! — возбужденно крикнул он. — Марит!

Дверь открылась, стало светло.

— Мы нашли там какого-то парня. Пошли, поможешь нам!

— Он ранен?