Вьюга

– Ты можешь меня простить? – тихо спросил он. Голос ее звучал слабо:

– За что?

– За все мои поддразнивания. Это я делал не со зла.

– Ах, это, – вяло прошептала она. – Это ничего не значит.

Ее ответ в какой-то степени ранил его.

– Он ушел, – продолжала Виллему. – И это наша ошибка.

– Кого ты имеешься в виду, говоря «наша»?

– Всех нас. Мы, в ком течет датская или шведская кровь, мы, разоряющие и разрушающие Норвегию. Я не хочу быть больше датчанкой, стыжусь этого.

– Постой, послушай меня, Виллему, – сказал Доминик. – Тебя эти подлецы систематически обрабатывали.

– Пусти меня, – разрыдалась она и освободилась от его дружеской руки. – Я не хочу иметь с вами никаких дел!

Лицо Доминика вытянулось:

– Мы все хотим, чтобы Норвегия стала свободной, Виллему, даже и те родственники, в ком течет иностранная кровь. Даже твой дедушку Александр хотел этого. Но освобождение страны не должно порождать ненависть и пролитие невинной крови. Время Норвегии придет.

Она вернулась к сегодняшним проблемам.

– Он ушел.

– Это к лучшему. А сейчас поедем с нами домой. Знай, тебе ничто не угрожает. Тебя признали невиновной в убийстве.

Наконец в ее глазах блеснул огонек.

– А Эльдар тоже?

– И он. Вы действовали в целях самозащиты. Такое решение вынес помощник судьи.

Она вскочила, снова полная сил, готовая действовать.

– Я должна пойти к нему!

– К Эльдару? Ты с ума сошла?

– Он должен знать, что мы можем вернуться домой. Что мы можем обручиться.

– Виллему, об этом не может быть и речи.

– Но я люблю его, понимаете это? А я однолюбка. Если кого полюблю, так на всю жизнь!

Никлас посмотрел на нее.

– Ты уверена, что это любовь? А может… строптивость?

– Ты глуп, – заявила она по-детски. – Мне самой лучше знать!

Они сильно усомнились в этом, но промолчали, и снова усадили ее на скамью. Затем общими силами стали обрабатывать раны.

Только спустя полчаса тяжелой борьбы за жизнь одного из раненых они обнаружили, что Виллему на скамье нет. Доминик вскочил и обыскал всю избу. Затем выбежал на улицу. Конечно, она неоднократно совершала небольшие прогулки, но…

Он с трудом разглядел ее следы на тонком слое снега, который сгонялся ветром в сугробы. Она явно пошла на север.

Но скоро следы исчезли.

Два троюродных брата быстро закончили лечение последних ран. Доминик выехал на лошади, а Никлас остался наблюдать за людьми в избе.

Молодой Никлас завоевал любовь многих. Беспомощным он нравился из-за теплых рук, которые он по очереди возлагал на них, облегчая их страдания. Мужчина, раненый в руку, был глубоко восхищен старательностью молодого человека. А потерявший сознание… Никлас не мог его оставить без присмотра. Ибо он находился между жизнью и смертью. Руки Никласа спокойно лежали на грудной клетке больного, некоторые женщины стали показывать свои израненные руки, с просьбами полечить и их. Кристину Тубренн спустили вниз, как следует накормили и напоили. Ей тоже оказали помощь – впервые после нескольких лет лежания привязанной к кровати без всякого ухода.

Но все мысли Никласа были о Виллему, об этой невозможной девчонке, принесшей столько горя и мучений.

Виллему нашла его.

Со своими вилами он ничего не смог сделать.

Четыре пули пронзили его. Он одиноко лежал на горном пастбище и хватал воздух ртом, когда пришла Виллему.

Трясущимися руками она попыталась перевязать его раны, но у нее не было ничего, чем она могла бы остановить кровотечение.

– Виллему, – прошептал он задыхаясь. – В твоих словах была истинная правда. Существует иная любовь.

– Конечно, – подтвердила она глухим голосом. – И Эльдар, мы свободны, нас не обвиняют в убийстве Монса Воллера.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Приехали мои кузены, – сказала она. – Не кузены, а родственники. Они отвезут нас домой в уезд Гростенсхольм. И все будет хорошо.

Он тупо посмотрел на нее.

– Я люблю тебя по-настоящему, Виллему. И это правда. Никогда в жизни я не был столь серьезен.

– Я знаю, друг мой.

– Ты, родственники твои… Это не тот швед, что приехал сейчас?

– Доминик? Да. И Никлас.

Обессиленная рука сжала ее запястье.