Сборник 13 КОШКИНА ПИЖАМА

– Себастьян упал с моста прежде, чем начался спектакль?

– Упал и подмочил свою репутацию.

– А я думал, смерть увеличивает шансы художника на известность.

– Иногда да, а иногда нет. С Себастьяном вышел особый случай. Сложный случай. Когда Себастьян упал…

– А кстати, как его угораздило?

– Он висел вниз головой, перекинувшись через перила моста, и рисовал, пока какой-то приятель держал его за ноги, но тут приятель чихнул и… да-да, он чихнул и выпустил Себастьяна из рук.

– Боже мой!

– Никто не хотел рассказывать правду ни его родственникам, ни кому-либо другому. Надо же так! Висеть вверх тормашками, рисуя противозаконные граффити, и разбиться, упав в поток машин. Происшествие зарегистрировали как аварию мотоцикла, хотя никакого мотоцикла так и не нашли. Преступную краску с его рук смыли еще до прибытия коронера. Так что Монтойя остался…

– …в галерее, полной никому не нужных фотографий.

– Нет! В галерее, полной бесценных свидетельств жизни и творчества художника-маргинала, умершего слишком рано, но зато, слава богу, остались эти вдохновенные фотографии, за которые можно будет просить фантастическую цену! Кардинал Махони дал официальное разрешение на публикацию, и цены вообще взлетели до небес.

– Так что же, никто до сих пор не рассказал, где находятся оригиналы?

– Никто и не расскажет. Родные предупреждали своего мальчика: не играй на шоссе – а смотри, как вышло! Вероятно, яркое торжество в честь Себастьяна на выставке его фотографий они еще переживут, но вот мост восемьдесят девять на автостраде сто один… после его смерти он стал для них слишком печальным зрелищем и чересчур коммерческим. И тогда Монтойя придумал зажечь тысячу свечей и создать церковь Святого Себастьяна.

– Сколько людей знают эту историю?

– Монтойя, владелец галереи, может быть, пара тетушек-дядюшек. Ну и мы с тобой. Никто не выпустит кошку из мешка, чтобы она перебежала шоссе. Так мама говорила. Протяни-ка руку на заднее сиденье. Пощупай. Ну, что?

Я протянул руку назад и пощупал.

– Похоже на три ведра.

– А еще?

Я снова пошарил рукой.

– Большая кисточка!

– Значит что?

– Три ведра с краской!

– Верно!

– Но зачем?

– Чтобы закрасить придорожные шедевры Себастьяна Родригеса.

– Закрасить все эти бесценные фрески? Для чего?

– Если мы их оставим, кто-нибудь случайно обратит на них внимание, сравнит с фотографиями в галерее, и наша песенка спета!

– Весь мир узнает, что он был всего лишь безбашенным смельчаком, рисовавшим граффити на шоссе?

– Или начнет гоняться за его гениальными произведениями, и на дороге возникнут аварии или пробки из-за толпы зевак. Ни то, ни другое не приемлемо.

Я долго смотрел на ярко разрисованный пролет моста.

– А кто будет закрашивать всю эту живопись?

– Я! – ответил Сэм.

– И как же ты будешь это делать?

– Ты будешь держать меня за ноги вниз головой, а я буду замазывать. Только сперва высморкайся. Никаких чиханий.

– Сикейрос, nada ⁴, Ороско, no ⁵?

– Точно. Можешь повторить это еще раз.

Я повторил эти слова трижды. Но про себя.

ДОМ

The House 1947 Переводчик: Ольга Акимова

Это был фантастический, безумный, старый дом, дико глядящий на город немигающими глазами. Под его высокими сводами птицы свили гнезда, так что сам дом уже скорее походил на тощую старуху-привидение с растрепанной шевелюрой.

Холодным осенним вечером они поднимались по длинному склону холма – Мэгги и Уильям – и вот, увидев дом, она поставила на землю чемодан, купленный в фешенебельном магазине «Сакс» на Пятой авеню, и произнесла:

– О нет!

– Да! – Уильям бодро тащил свой потрепанный старый баул. – Разве это не жемчужина? Посмотри на него, это просто сокровище!

– И ты заплатил две тысячи долларов вот за это? – вскричала она.

– Да он стоил тридцать тысяч долларов… пятьдесят лет назад, – с гордостью заявил он. – И теперь он весь наш! Черт возьми!

Мэгги подождала, пока ее сердце забилось ровнее. Ей было не по себе. Она переводила взгляд то на Уильяма, то на дом.

– Он… он несколько смахивает на дом Чарльза Аддамса, не правда ли? Знаешь, того, который рисует комиксы про вампиров для «Нью-Йоркера»?

Но Уильям уже подошел к дому. Она осторожно ступила вслед за ним на скрипящие ступени крыльца.

Дом, казалось, взмывал ввысь со всеми своими тремя мансардами, колоннами с каннелюрами и лестничными пролетами в стиле рококо, башнями, шпилями и эркерами с зияющими в них выбитыми стеклами; и на всем этом – тонкий налет никотиновой желтизны от времени. Внутри дома царил покой бесшумно летающей моли, неподвижно висящих оконных штор и задрапированных диванов, похожих на невысокие белые надгробия.

---