Мои дорогие мужчины

Потрясенный до глубины души, Сет вытаращился на Кэма. Никто никогда его не защищал.

Он даже представить себе не мог, что кто-то защитит его.

– Мистер Куин…

– Никто не смеет обзывать моего брата сыном шлюхи, миссис Морфилд! И если в ваших школьных правилах не предусматривается наказание за оскорбления, то советую вам немедленно устранить этот недостаток. И еще советую повнимательнее разобраться в данной ситуации. А родителям маленького Роберта можете передать, что, если они не хотят, чтобы их сыну разбивали нос, пусть научат его приличным манерам.

Миссис Морфилд ответила не сразу. Она учила детей почти тридцать лет и сейчас видела, что лицо потрясенного Сета озарилось надеждой. Пусть робкой, но тем не менее надеждой. И эту надежду она не хотела убивать.

– Мистер Куин, можете быть уверены, я расследую это дело. Я не знала о травмах Сета. Если хотите, можете отвести его к медсестре, а я пока переговорю с Робертом и его родителями.

– Я могу сам позаботиться о мальчишке.

– Как пожелаете. Я отложу решение об исключении до тех пор, пока полностью не буду уверена в фактах.

– Сделайте это, миссис Морфилд. Но я, например, уверен в фактах. И я забираю Сета домой до конца дня. С него довольно.

– Пожалуй, вы правы.

Миссис Морфилд точно помнила, что, когда мальчик вошел в кабинет, он не выглядел потрясенным. Он выглядел нахальным. И он не казался потрясенным, когда она приказала ему сесть и позвонила домой. Но теперь наконец он был потрясен. Он сидел, вцепившись руками в подлокотники, широко раскрыв ошеломленные глаза. Тонкая, но крепкая броня, которой Сет окружил себя, броня, которую ни она, ни другие учителя не могли даже поцарапать, сейчас явно была серьезно помята.

«Ну, – решила миссис Морфилд, – теперь можно подумать, как помочь мальчику».

– Если вы привезете Сета в школу завтра утром и зайдете ко мне, я сообщу вам о своем решении.

– Хорошо, завтра мы будем здесь. Пошли, – сказал он Сету и направился к двери.

Они шли по вестибюлю к выходу, звук их шагов гулким эхом отражался от стен. Кэм посмотрел вниз на мальчика. Сет не отрывал взгляда от своих кроссовок.

– У меня все еще мурашки бегают по телу, – сказал Кэм.

Сет удивленно поднял на него глаза.

– Что?

– Хорошо помню собственные прогулки в кабинет замдиректора.

Сет фыркнул и схватился за живот: ему казалось, что там сражается тысяча бабочек.

Американский флаг на шесте у автостоянки щелкал на ветру. Из открытого окна несся нестройный гул – это трогательно фальшивил на дневной репетиции школьный оркестр. Начальная школа была отделена от средней только узкой полоской травы и несколькими чахлыми вечнозелеными кустами. Коричневое здание старших классов стояло за небольшой спортивной площадкой. Оно показалось Кэму маленьким, почти трогательным, и уж во всяком случае не тюрьмой, как он считал когда-то.

Он вспомнил, как стоял, облокотившись о капот своей первой – подержанной – машины, и лениво наблюдал за девочками. Бродил по шумным коридорам из класса в класс и смотрел на девочек. Сидел на стульях, от которых немела задница, на уроках, от которых немели мозги. И смотрел на девочек.

Кэм едва не расчувствовался и покачал головой: время, проведенное в старших классах, вспомнилось как парад разнообразных женских фигур.

Затем раздался пронзительный звонок, и уровень шума за открытыми окнами резко возрос. Сентиментальность тут же испарилась. «Слава Богу, – подумал Кэм, – что эта часть моей жизни закончена. Но она не закончена для парня, – напомнил он себе. – И я могу ему помочь».

Они открыли дверцы «Корвета» – каждый свою, – и Кэм посмотрел на Сета, подождал, пока их взгляды встретятся.

– Как думаешь, ты сломал этому ослу нос? На губах Сета мелькнула улыбка.

– Может быть.

Кэм сел за руль и захлопнул дверцу.

– Нос – это хорошо, но, если не хочешь, чтобы было много крови, целься в живот. Хороший резкий удар в живот не оставляет никаких улик.

Сет обдумал совет.

– Я хотел видеть, как из него хлещет кровь.

– Ну, выбор за тобой. Кстати, отличный денек для морской прогулки, – заметил Кэм, заводя двигатель. – И к тому же мы оба свободны…

Но Сет, совершенно ошарашенный, мог сейчас думать только о том, что кто-то за него заступился. Поверил ему, защитил его, принял его сторону. Рука болела, плечи ныли, но кто-то встал на его сторону!