Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ

– Валяйте, Уилльямс, угадывайте, сколько мне лет?

– Тридцать шесть?

Она почти неприлично взвизгнула, и он решил, что переборщил с дипломатией.

– Тридцать шесть?! – прокричала она, хлопая себя по коленям. – Тридцать шесть! Дорогой мой, вы не можете говорить это серьезно! Вы шутите! Господи! Конечно же, нет. Мои тридцать шесть были ровнехонько десять лет назад.

– Мы прежде как-то не заводили разговоров о возрасте, – запротестовал он.

– Ах вы, милый невинный младенец! – сказала Элен. – Прежде это не было важно. Но вы и не представляете, какую важность это может приобрести – поначалу совсем незаметно для вас. Господи, вы так молоды, Уилльямс! Вы хотя бы понимаете, до чего вы молоды?!

– Более-менее понимаю, – сказал он потупившись.

– Дитя, прелестное дитя, – не унималась Элен. – Обязательно скажу Полу, когда он придет. Тридцать шесть – ну вы и дали! Но ведь я и впрямь не выгляжу на сорок – и уж тем более на сорок шесть. Ведь правда, дорогой?

Никогда раньше она не задавала подобных вопросов, подумалось ему. А человек сохраняет вечную молодость лишь до тех пор, пока не начинает задавать окружающим подобных вопросов.

– А Полу исполняется всего сорок. Завтра день рождения.

– Жаль, что я не знал об этом.

– Забудьте. Он терпеть не может подарки. Он скрывает от всех, когда у него день рождения, и обидится, если вы ему что-либо подарите. С прошлого года мы перестали устраивать для него шумные дни рождения. В последний раз он схватил пирог и вышвырнул в вентиляционную трубу – прямо с горящими свечами.

Элен осеклась, будто поймала себя на том, что сказала лишнее. Некоторое время они сидели в неловком молчании.

– Пол вот-вот придет с работы, – наконец произнесла она. – Еще выпьете? Вы так и не рассказали, каково быть знаменитостью. Вы всегда были такой совестливый. Мы с Полом частенько говорили друг другу: его девиз – качество. Вы не могли бы писать плохо, даже если бы очень постарались. Мы так гордимся вами. Мы с Полом всем говорим, что вы наш друг. Буквально всем и каждому.

– Как странно, – промолвил Уилльямс. – Как странно устроено все в мире. Когда мне был двадцать один год, я норовил всем побыстрее сообщить, что я знаком с вами. Я был так горд этим знакомством. Я так волновался, когда впервые встретился с Полом после того, как он купил мой первый сценарий, и я…

Зазвонил звонок, Элен подхватилась открыть дверь, оставив Уилльямса наедине с его стаканом. Он пережевывал в уме свои последние слова: не прозвучали ли они слишком снисходительно – как будто теперь он уже не горд повстречаться с Полом. Ничего такого он не имел в виду. Ладно, все придет в норму, когда шумно ввалится дружище Пол. С Полом всегда все в норме.

В прихожей раздался шум голосов, и вскоре Элен ввела в гостиную женщину лет этак пятидесяти с хвостиком. По молодой упругости ее походки можно было угадать, что морщины и седина у этой женщины явно преждевременные.

– Надеюсь, вы не против, Уилльямс, совсем забыла вас предупредить, надеюсь, вы не против, это миссис Мирс, она живет на нашем этаже. Я сказала ей, что вы будете ужинать у нас, что вы приехали на несколько дней обсудить новую книгу со своим издателем, и ей так захотелось увидеть вас, она прочитала все ваши рассказы, Уильямс, и ей так нравится все, что вы пишете. Миссис Мирс, позвольте вам представить мистера Уилльямса.

Женщина кивнула.

– Я и сама когда-то мечтала стать писательницей, – сказала она. – И как раз сейчас работаю над книгой.

Обе женщины сели. Уилльямс ощутил улыбку на свое лице, как что-то отдельное от себя – вроде тех восковых клыков, которые мальчишки надевают на зубы, чтобы выглядеть вампирами. И очень скоро он ощутил, что ее улыбка постепенно тает – словно воск фальшивых зубов.

– Вам случалось продавать плоды своей литературной работы, миссис Мирс?

– Нет, однако я не отчаиваюсь, – с вежливой улыбкой ответила гостья. – Правда, в последнее время жизнь слегка осложнилась.

– Видите ли, – сказала Элен, нагнувшись поближе к Уилльямсу, – две недели назад скончался ее сын.

– Мне искренне жаль, – смущенно отреагировал Уилльямс.

– Да нет, ничего ужасного, ему так даже лучше, бедному мальчику. Он был примерно вашего возраста – около тридцати.

– И что случилось? – машинально спросил Уилльямс.

– Бедняжка весил слишком много – двести восемьдесят фунтов, и его приятели не переставали потешаться над ним. Он мечтал стать художником. И даже продал по случаю несколько картин. Но люди насмехались над ним из-за его веса, и вот шесть месяцев назад он сел на диету. И перед смертью, в начале этого месяца, весил только девяносто три фунта.