Четвертое Правило Волшебника, или Храм Ветров (др. изд.)

Как ни странно, но она соскучилась по Натану больше, чем по дому, а ведь он был всего лишь в соседней комнате.

Ковер приятно ласкал босые ноги Клариссы, когда она шла к двери. Она тихо постучала по золоченому барельефу у косяка, подождала чуть-чуть и постучала снова.

— Натан? — негромко позвала она.

Потом опять постучала и опять позвала. Он не откликнулся, и тогда Кларисса приоткрыла дверь и заглянула в смежную комнату. Там горела только одна свеча.

Натан опять пребывал в состоянии отрешенности. Он сидел в кресле и безучастно смотрел в никуда. Кларисса постояла у двери, прислушиваясь к его размеренному дыханию.

В первый раз, увидев, что он сидит прямой как палка и не мигает, она перепугалась, но Натан заверил ее, что занимается этим едва ли не всю свою жизнь. Он не рассердился в тот первый раз, когда она начала трясти его, думая, что с ним что-то случилось.

Натан вообще никогда на нее не сердился. Он неизменно относился к ней с уважением и добротой — две вещи, о которых Кларисса всегда мечтала и в которых ее соотечественники ей отказали. А чужестранец дал их ей без труда.

Кларисса снова позвала его по имени. Натан моргнул и посмотрел на нее.

— Все хорошо? — спросил он.

— Да. Простите, если я помешала вашим размышлениям.

Натан отклонил ее беспокойство:

— Нет-нет.

— Видите ли, я подумала… Вы мне не поможете… расстегнуть платье? Я не могу достать крючки на спине, а если я лягу так, платье помнется.

Натан прошел за ней в спальню. Кларисса погасила лампу у шкафа, и горела только та, что была у кровати.

Кларисса обеими руками подняла волосы, а Натан принялся расстегивать крючки на корсете. Клариссе было хорошо оттого, что он рядом.

— Натан? — прошептала она, когда он расстегнул последний крючок, и испугалась, что он спросит — что это за грохот? — и ей придется ответить, что это стучит ее сердце.

Она повернулась, придерживая на груди платье.

— Натан, — набравшись храбрости, она посмотрела в его изумительные глаза, — Натан, мне так одиноко…

Он нахмурился и положил свою большую ладонь на ее обнаженное плечо.

— Ну что ты, моя дорогая. Я же в соседней комнате.

— Я знаю. Я имею в виду иное одиночество… Не знаю, как это выразить… Когда я остаюсь одна, то начинаю думать о том, что мне предстоит сделать, чтобы помочь тем людям, о которых вы говорили, и такие ужасы лезут в голову, что…

Натан перебил ее:

— Часто думать о чем-то гораздо неприятнее, чем это делать. Ты и не думай. Наслаждайся большой кроватью и красивой комнатой. Кто знает, может быть, завтра нам придется ночевать в канаве.

Кларисса кивнула. Она была вынуждена отвести взгляд от его глаз, чтобы не утратить решимости.

— Натан, я знаю, что я обычная женщина, но вы заставили меня чувствовать себя особенной. Красивой… Желанной.

— Ну, как я уже говорил…

Она приложила палец к его губам, и он замолчал.

— Натан, я действительно… — Кларисса посмотрела в его замечательные глаза и сказала совсем не то, что собиралась: — Натан, боюсь, вы слишком сногсшибательный мужчина, чтобы я могла устоять. Вы проведете ночь в этой большой кровати, рядом со мной?

Легкая улыбка тронула его губы:

— Сногсшибательный?

— Очень. — Кларисса кивнула и почувствовала, как качнулись ее завитые локоны.

Натан продолжал держать ее за талию, и от этого сердце Клариссы забилось еще быстрее.

— Кларисса, ты мне не должна ничего. Я вывез тебя из Ренвольда, но в обмен ты обещала помочь мне. Кроме этого, ты ничем не обязана мне.

— Я знаю. Это не…

Кларисса поняла, что ей не нужно ничего объяснять.

Она привстала на цыпочки, обвила руками его шею и прижалась губами к его губам. Натан притянул ее к себе, и Кларисса почувствовала, что тает в его объятиях.

Натан отступил.

— Кларисса, я стар. Ты — молодая женщина. Тебе не нужен старик вроде меня.

Как долго она страдала от того, что думала, будто слишком стара для любви, как часто чувствовала себя несчастной от этого! И вот теперь этот мужчина, этот замечательный, яркий, красивый мужчина говорит ей, что она слишком молода для него.

— Натан, я хочу, чтобы вы бросили меня на кровать, сняли с меня это диковинное дорогое платье и любили меня, пока я не услышу, как поют добрые духи.