Кинжал с красной лилией

— Очень сомневаюсь! А с преступницей, что вы... Но конец его фразы растаял в коридоре ратуши.

— Именно этот вопрос, касающийся донны Лоренцы, я и хотел обсудить с вами, господа, и предлагаю сделать это в нашем тесном кругу. Если только господин городской голова согласится еще какое-то время потерпеть нас в своих владениях, — и Жан д'Омон вопросительно посмотрел на Сангена.

— Оставайтесь, сколько вам будет угодно, — тут же откликнулся Санген. — Располагайтесь, господа! — И он указал на табуреты вокруг большого стола, за которым обычно проходили заседания городского совета.

Толпа на площади все еще не расходилась и, как только появилась стража с двумя новыми узниками, разразилась криками. Санген поспешил закрыть окна, — несмотря на холодную сырую погоду, они были открытыми, наполняя свежим воздухом вместительное помещение.

— Итак, господа, — заговорил, усевшись, Жан д'Омон, — какое мы примем решение относительно донны Лоренцы?

Никто и вообразить себе не мог, что в это время происходило в Лувре.

Король возвращался в Париж в отвратительнейшем настроении, что случалось с ним чрезвычайно редко. Ему в очередной раз пришлось ставить на место богатейшего и ненасытного герцога д'Эпернона, одного из миньонов Генриха III, который постоянно интриговал в пользу испанцев. Возвращался король не спеша, и вдруг услышал звон большого колокола церкви Сен-Жак-де-ла-Бушри. Генрих поинтересовался, по кому звонят, и ему тут же сообщили, что «казнят жену — убийцу несчастного маркиза де Сарранса». Король закричал что есть силы Бассомпьеру:

— Галопом! И остановить казнь немедленно!

Юноша умчался быстрее ветра, а король, войдя в Лувр, ринулся в покои королевы. Мария по своему утреннему обыкновению выбирала украшения к наряду. Она сидела перед открытой шкатулкой с драгоценностями и вытаскивала то одно, то другое, будто конфетки из коробки. Она ничуть не обеспокоилась, увидев перед собой супруга, бурей ворвавшегося в спальню, и только поспешила закрыть ларец.

— Это вы дерзнули отправить несчастную Лоренцу на эшафот? — гневно прорычал Генрих.

— Вы могли бы со мной поздороваться, — спокойно промолвила королева.

— К черту любезности! Отвечайте!

Мария де Медичи подняла на мужа глаза и поджала губы.

— Я никуда ее не отправляла. Ее судили и вынесли ей смертный приговор. Я только отказала ей в помиловании.

— Право миловать принадлежит только королю! Вы не имеете на это права! Неужели вам не стыдно? Пролить кровь, которая течет и в ваших жилах!

— Ее кровь испорчена незаконным рождением. Я исполнила свой долг, и ничего более.

— Вы вообще не смели ничего исполнять! Я знаю, почему вы пошли на это преступление... Ибо это преступление! Бедняжка вовсе не повинна в том, в чем ее обвиняют.

— Неправда! — завопила королева невероятно пронзительным голосом, который всегда приводил Генриха в ярость. — Есть свидетельница этого преступления. Она собственными глазами видела, как преступница перерезала горло...

— Кто это видел?

— Родная тетя Лоренцы, донна Гонория Даванцатти!

— Эта гадина? Как это на вас похоже! Вы всегда доверяете речам самых поганых сплетниц! Она и секунды здесь не останется! Немедленно арестовать ее!

— Вы не имеете права!

—Я имею все права, не смейте забывать об этом! И запомните: если Бассомпьер, которого я отправил на Гревскую площадь, не успеет вовремя, если голова донны Лоренцы уже лежит в корзине, ваша чертова флорентийская клика сегодня же вечером покинет Париж! Навсегда!

Мария вновь повернулась к своим драгоценностям, улыбнувшись, как ей казалось, лукавой улыбкой.

— Вы не в первый раз грозите мне изгнать их...

— Вполне возможно, и я очень сожалею, что не исполнил свои угрозы. Но на этот раз я клянусь крестом моей матери, что все будет именно так. Все вон — и Кончини, и вся банда мерзких распутников!

— Но... флорентийцев здесь не меньше двух тысяч человек!

— Неужели так много? Ну, значит, изгнание принесет пользу обществу. Атмосфера в Париже оздоровится и мои финансы тоже. Молитесь, если хотите себе помочь! Больше вам ничего не остается!

Мария никогда еще не видела своего супруга в таком гневе. В конце концов, до нее дошло, что на этот раз его решение и в самом деле бесповоротно. Она издала жалобный стон, потом зарыдала в голос, что не вызвало ни малейшего сочувствия у ее супруга, давно привыкшего к подобным утомительным сценам.