Страх

Находясь в своей комнате, она по крайней мере раз двадцать на день звонила, вызывая медсестер, и ее высокий, переливчатый голос был слышен по всему изолятору.

Например: «Эта простыня обтрепана на краях! Да, вот здесь, посмотрите повнимательнее! Я не привыкла к такой нищете, сестра!»

В другой раз она стояла, триумфально подняв указательный палец в небо. Бедная медсестра в конце концов поняла, что ей нужно посмотреть на этот палец. Но она ничего на нем не увидела. «Пыль! — крикнула во весь голос Камма. — Пыль на стенах».

«Во всяком случае пыли тут мало… — пыталась оправдаться медсестра. — Мы регулярно делаем влажную уборку».

«Но я обнаружила пыль и в углу. А на потолке — паутину».

«До потолка можно достать, только встав на лестницу, но это может потревожить пациентов».

«Оправдания, сплошные оправдания! Это непростительная неряшливость!»

Или: «Унесите эту еду и дайте мне что-нибудь поприличнее!» Тут уж медсестра вышла из себя и сказала, что не видит ничего неприличного в ломтике рыбного пудинга, после чего Камма немедленно потребовала, чтобы вызвали директора больницы, которому она собиралась пожаловаться на непочтительность медсестры. «В моем доме горничные умеют вести себя тактично!» — кричала Камма, хотя никаких горничных у нее в доме не было, потому что ни одна из них не выдерживала больше недели.

Винни мудро держалась в стороне от своей тети, когда та закатывала скандалы.

Сама же она начала постепенно знакомиться с остальными. Она осторожно и нерешительно улыбалась всегда приветливой с ней Ингрид, пытавшейся втянуть ее в общий разговор.

Если здесь вообще мог происходить общий разговор. Ведь каждый держался от всех на расстоянии. Семейство Соммеров изолировало себя от остальных, но в конце концов фру Соммер не выдержала брюзжания Херберта и стала искать общения с другими женщинами. Шофер Калле тоже разговаривал с ними, хотя его прежняя общительность несколько пострадала от испытываемого им страха.

«Какое до нас дело окружающим? — думала Винни, сидя у окна и глядя на улицу. — Они будут только рады, если мы погибнем».

Так оно и было на самом деле. Люди снаружи чувствовали себя в безопасности до тех пор, пока зараженные были изолированы в больнице.

И никто не задавался мыслью о том, в каком непрерывном страхе живут люди в изоляторе. Как будто те, что были снаружи, даже и не считали семерых изолированных за людей.

Люди вздохнут с облегчением только после того, как найдут пропавшую женщину в сером.

Находясь в Осло, директор Брандт сказал своей жене:

— Значит, наши планы относительно этой фермы в Хвалере откладываются в долгий ящик?

— Никто из сестер Йохансен не берет трубку, — ответила его жена. — Значит, их это не слишком интересует. А мы даже не знаем, на каком острове расположена ферма. Так что придется нам остановиться на каком-то другом варианте. Где твой список пустующих домов?

Рикарду казалось, что он топчется на месте: все попытки найти даму в сером оказывались тщетными.

Совершенно отчаявшись, он решил еще раз сходить в больницу и переговорить с Винни Дален. Она была единственной, кто видел эту женщину с близкого расстояния. Но фрекен Дален была такая неразговорчивая, что ему приходится буквально вытягивать из нее слова. Ничего нового она ему так и не сказала.

Ему приходилось соблюдать обычные гигиенические меры, находиться в изоляторе только в специальной одежде и разговаривать с Винни, находясь в другом конце комнаты, что вовсе не располагало к доверительной беседе.

Стоило ему прийти, как его осаждали остальные. Он был человеком извне, а лица друг друга им уже осточертели. К тому же он приносил им новости.

На этот раз он никаких новостей не принес, но все же смог избежать их вопросов.

Ингрид и Калле вели себя сдержанно, о желании поговорить можно было догадаться только по их глазам. Рикард видел, как в них борется надежда и страх услышать убийственный ответ. Было ясно, что всем хочется домой, но им предстояло пробыть в изоляторе еще некоторое время. Еще некоторое время испытывать ежеминутный страх: признаки болезни могли появиться когда угодно. «Должно быть, жизнь в изоляторе для них просто невыносима», — подумал Рикард.

Херберт Соммер особой сдержанностью не отличался.

— Если я не выйду отсюда завтра, контракт на мои выступления будет разорван, и я лишусь большого заработка. Я призову вас к ответственности за каждый потерянный мной эре по причине всех этих нелепостей, до которых мне нет ни малейшего дела. Я сидел на первом сидении, констебль, и не прикасался к этому человеку, с вашей стороны просто бесстыдство держать меня здесь без всякой на то необходимости!