Страх

Мужчина с радостью взял у него ключи, опасаясь, как бы Прунк снова не запер дверь. Все начали собирать свои вещи, некоторые колебались. Одна из женщин с опаской спросила у стоявших рядом — тех, кто еще испытывал страх перед Судным днем и считал себя изменниками своему учителю:

— И что же теперь делать нашему пастору?

— Что делать? — ответил тот, кто уже не колебался. — Плевать мы хотели на него! Похотливый козел!

— Но ведь я же доверила ему все мои деньги!

— Я тоже, — сказал мужчина и другие подтвердили то же.

Мужчина бросился к двери пасторской каморки и принялся колотить в нее.

— Выходи, Прунк! — закричал он.

— Я не выйду, пока вы не уберетесь отсюда. Мы с Бьёрг начнем новую жизнь в новом царстве, мы справимся и без вас. Вы просто крысы, бегущие с корабля!

— Бьёрг собрала вещи и стоит у ворот. Ей не терпится поскорее выйти отсюда. И мы уйдем, но сначала мы получим обратно все наши деньги!

В пещере воцарилась тишина.

— Какие деньги?

— Те, что мы передали вам, пастор.

— Я не присваиваю себе ничьих денег. Те, у кого есть расписка, смогут получить их.

Все в замешательстве посмотрели друг на друга.

— Жалкий обманщик! — воскликнула одна из женщин. — Он сказал нам, что в новом десятитысячелетнем царстве не будет нужды ни в каких расписках!

Все завопили и зашумели, бросившись к дверям пасторской каморки.

— Подите прочь, исчадия Сатаны! — во всю мощь своих легких кричал Прунк. — Лучше прислушайтесь к буре за стенами нашего убежища. Да! Я уже слышу трубные возгласы архангелов! Началось крушение мира!

Люди остановились. Если бы не их наивность, он никогда бы не смог так манипулировать ими.

Заметив их нерешительность, Прунк показался в дверях. К нему снова вернулось его достоинство.

— Господь послал мне свою весть! Все превращается в руины. Разве вы не слышите отдаленного грохота?

Все стояли неподвижно и прислушивались. Не услышав ничего, решили, в своей униженности, что недостойны услышать Божье чудо. И Прунк тут же заметил, что снова держит их в своих руках.

— Я просто подверг вас испытанию, жалкие твари. Единственное, о чем вы думаете, так это о своих ничтожных деньгах. Низменные душонки! Но я вас прощаю. Дети мои, наступил судьбоносный час, вы не должны забывать о том, что время не одинаково на всей земле и, разумеется, на небесах тоже. Мы ориентировались на норвежское время и немного просчитались. Хотите, я выйду отсюда первым, чтобы взглянуть на обращенный в прах мир? Я охотно пожертвую собой, потому что верю, что Господь не оставит нас.

Все уставились на него, не зная толком, что ответить. И никто не обратил внимания на то, что он стал вдруг толще (все карманы его были набиты деньгами и ценными бумагами), ибо Прунк решительным шагом направился к воротам.

— Дайте мне ключи, — властно произнес он, — Я рискну своей жизнью ради того, чтобы узнать, что стало с человечеством…

И пока все раздумывали, что им предпринять, он открыл ворота и шагнул наружу.

Только он повернулся, чтобы запереть в пещере своих прихожан, как тяжелая рука легла на его плечо. Он завопил от страха.

Чья-то фигура в темноте. Свет карманного фонарика, направленный ему прямо в лицо.

— Полиция. Дайте сюда ключи, мы немедленно отправим всех в больницу, рядом ждут два автобуса.

Это был конец десятитысячелетнего царства пастора Прунка.

10

Ветер на острове затих.

В один из погожих дней Агнес повесила старую рождественскую красную скатерть на высокий шест во дворе, словно флаг, говорящий о бедственном положении. На крышу она залезть не могла, и невелика была надежда, что кто-то увидит красную скатерть с фьорда.

Но она была не в силах передвинуть шест за забор, он был слишком тяжелым.

Но шест повалил ветер, и он сломался, а красную скатерть унесло куда-то.

Ее старые следы на снегу расплылись и стали неузнаваемо-огромными, так же как и следы маленьких лап Доффена.

Уже несколько дней они не выходили из дома.

Агнес лежала в постели. Глаза ее были закрыты, щеки горели от лихорадки, дыхание было слабым и хриплым. Доффен ходил по комнате из угла в угол, временами издавая жалобный, усталый писк. Возле двери были маленькие лужицы, хотя в миске уже не было воды.