Первое правило волшебника (др. изд.)

Кэлен коснулась его руки.

— Я не хочу, чтобы ты решал это, пока не выслушаешь меня. Если ты после этого захочешь, чтобы я оставила тебя, я тебя пойму. — Она пристально посмотрела на него. — Ричард, я должна сказать, что меня никогда еще так не интересовало ничье мнение, как твое, и, думаю, такого больше не будет. Но обойти это нельзя. Из этого ничего бы не вышло. Ничего хорошего, по крайней мере.

Ему не хотелось верить. Должен же быть какой-то другой выход. Ричард тяжело вздохнул и выговорил:

— Ну ладно, давай.

Она кивнула.

— Ты помнишь, что в Срединных Землях живут существа, наделенные магией? И что они не могут отказаться от магии, потому что магия часть их самих?

Он кивнул.

— Так вот. Я — одно из таких существ. Я не просто женщина.

— Так кто же ты?

— Я — Исповедница.

«Исповедница».

Слово это было ему знакомо.

Он весь напрягся. Дыхание перехватило. Он вдруг вспомнил строки из Книги Сочтенных Теней. «Если тот, кто владеет шкатулками, не прочел сих слов сам, но услышал их из уст другого человека, в подлинности переданного знания он может убедиться лишь с помощью Исповедницы...»

Перед его мысленным взором быстро замелькали страницы книга. Он пытался вспомнить, не упоминаются ли эти «Исповедницы» где-то еще. Нет, нигде. Он помнил каждое слово Книги. Исповедница упоминалась лишь однажды, в самом начале. Он еще гадал, что бы это значило. Он даже прежде не был уверен, что это реальное лицо. Ричард почувствовал, как клык, висевший у него на шее, словно налился тяжестью.

Кэлен посмотрела ему в глаза и нахмурилась.

— Ты знаешь, кто такие Исповедницы?

Он с трудом ответил:

— Нет. Только слово слышал, не больше... Слышал от отца. Правда, я не знаю, что оно означает. — Он пытался снова овладеть собой. — Так что же значит — быть Исповедницей?

Кэлен обхватила руками колени и слегка отодвинулась.

— Это значит обладать властью, волшебной силой, которая передается от матери к дочери и восходит к давним-давним временам, еще до «темного времени», существуя столько же, сколько существуют страны и народы.

Ричард не знал, что это за «темные времена», но слушал не перебивая.

— С этим мы рождаемся, волшебная сила — часть нас самих, и без нее мы можем не больше, чем вы — без сердца. У каждой Исповедницы и дети рождаются Исповедниками. Так бывает всегда. Но этот дар не у всех одинаков. У одних сильнее, у других — слабее.

— Значит, вы не можете избавиться от этого, даже если бы захотели? Но что это за чары?

Кэлен поглядела на костер.

— Эта сила действует в момент прикосновения. Дар этот мы постоянно носим в себе. Нам не надо вызывать его в себе, чтобы пустить в ход, наоборот, мы должны всегда сдерживать в себе эту силу, а пользоваться ею можем, ослабляя волю к сдерживанию.

— Вроде как сдерживать аппетит? — спросил Ричард.

Она улыбнулась такому сравнению.

— Ну, вроде.

— И что же творит эта сила?

— Видишь ли, это трудно выразить в словах. Я и не думала, что это будет так трудно объяснить, но действительно трудно передать это словами тому, кто не родился в Срединных Землях. Я никогда не пыталась делать это и даже не уверена, что можно подобрать слова. Это вроде как объяснить слепому, что такое «дым».

— Ну попытайся.

Кэлен кивнула и посмотрела ему в глаза.

— Это сила любви.

Ричард чуть не засмеялся:

— И ты думаешь, что меня устрашит сила любви?

Кэлен напряглась, глаза ее вспыхнули от негодования, но, кроме негодования, во взгляде появилось выражение, похожее на то, какое он видел во взглядах Шоты и Эди — сопричастности к вечности. Он почувствовал, что Кэлен его слова показались неуважительными, если не оскорбительными, не говоря уже о его веселости. Ричард понял, и это было неприятное чувство, что Кэлен не привыкла, чтобы кто-нибудь улыбался по поводу ее волшебной власти. Кажется, ее взгляд сказал ему об этом больше, чем могли бы поведать слова. Какие бы ни были эти чары, но смеяться тут явно не над чем. Он посерьезнел. Когда Кэлен поняла, что он больше ничего такого не ляпнет, она продолжила:

— Ты не понял. Не будь легкомысленным. — Глаза ее сузились. — Испытав на себе нашу силу, человек уже не может больше оставаться прежним. Он навсегда становится другим. Более того, стоит Исповеднице прикоснуться к человеку, и он становится преданным ей навсегда, преданным как никому из живущих. Для него уже не имеет значения, кем он был, чем занимался, чего желал. Он пойдет на все ради той, которая прикоснулась к нему. После этого его жизнь принадлежит не ему, а ей. Его душа принадлежит не ему, а ей. Как личность он уже не существует.