— Это ложь! Вестландцы не могли этого сделать! Этого не могло быть!
Кэлен удивленно посмотрела на него.
— Ричард, я и не говорю, что это правда, я лишь пересказываю тебе то, что слышала от этих людей, то, во что они сами верят.
Он отпустил ее, явно смущенный, и все же добавил:
— Это не вестландцы.
Ричард собрался идти дальше, но Кэлен, взяв за руку, удержала его.
— Это еще не все.
Ричард подумал, что ему не хочется выслушивать все до конца, но кивнул, чтобы Кэлен продолжала.
— Оставшиеся о живых сразу же стали уезжать из города, забирая с собой все, что могли, кто — на другой день, кто — похоронив близких. Ночью вернулись вестландцы, человек пятьдесят. Горожан осталось уже немного.
Вестландцы сказали, что хоронить их врагов запрещается, что трупы надо оставить зверям и птицам, для устрашения всех, кто сопротивляется воле Вестландии. В наказание вестландцы казнили всех оставшихся мужчин и даже мальчиков. — Кэлен не пояснила, как казнили, но Ричард не хотел этого знать. — Этого мальчика и старика вестландцы не заметили, а то убили бы и их. Женщин оставили в живых и заставили смотреть на казнь.
— Сколько осталось женщин?
— Не знаю. Не так много. — Кэлен снова оглянулась на город, потом повернулась к Ричарду. Глаза ее полыхнули гневом. — Солдаты насиловали женщин, даже девочек. — Она посмотрела прямо ему в глаза. — Все девочки, которых ты там видел, были изнасилованы по крайней мере...
— Вестландцы не могли этого сделать!
Кэлен пристально смотрела на него.
— Я верю. Но кто? Зачем?
У Ричарда в глазах застыла боль.
— Можем ли мы что-то сделать для них?
— Наш долг состоит не в том, чтобы защитить немногих, мы должны спасти всех живущих и остановить Рала. Нам нельзя задерживаться на пути в Тамаранг. Что бы там ни было, лучше избегать проезжих дорог.
— Ты права, — неохотно признал он, — но мне это не по душе.
— Мне тоже. — Лицо ее смягчилось. — Ричард, я думаю, они в безопасности. Чье бы это ни было войско, оно не станет упускать крупную добычу ради горстки женщин и детей.
Слабое это было утешение, что убийцы станут охотиться еще за кем-то от имени его родины. Он вновь подумал, как ненавидит все это. А ведь в Хартленде самой большой неприятностью для него было подчинение брату, который его «воспитывал».
— Крупное войско не будет идти по тропам сквозь густой лес, оно пойдет по дорогам. Но нам все равно лучше поискать на ночь приют-сосну. Мало ли кто может встретиться.
Она кивнула.
— Ричард, в моей стране многие предались Ралу и совершили ужасные преступления. Но разве из-за этого ты хуже обо мне думаешь?
— Конечно, нет, — нахмурился он.
— И я бы не стала хуже думать о тебе, будь это вестландские солдаты. Преступления, которые тебе самому кажутся ужасными, не падают на тебя, даже если их совершили твои соотечественники. Мы пытаемся совершить то, что делали некогда наши предшественники, Искатели и Исповедницы, низвергнуть правителя. Здесь мы можем рассчитывать только на себя. — Кэлен посмотрела на него уже знакомым ему взглядом — устремленным в вечность. Ричард поймал себя на том, что сжимает рукоять меча. — Возможно, наступит время, когда ты останешься один. Каждый из нас должен делать все, что может. — Это говорила не Кэлен, а Мать-Исповедница.
Прошла тяжелая, неприятная минута. Наконец Кэлен отвела взгляд, отвернулась и продолжила путь. Ричард поплотнее закутался в плащ: ему было зябко, он чувствовал холод внутри и снаружи.
— Это не вестландцы, — пробормотал он, следуя за ней
— Гори! — сказала Рэчел, и хворост, обложенный камнями, вспыхнул, озарив внутренность приют-сосны.
— Сегодня нас здесь никто не найдет, — сказала она куколке, убрав палочку в карман и грея руки у огня. Сара, лежавшая у Рэчел на коленях, ничего не ответила. Она замолчала почти с тех самых пор, как они убежали из замка, так что Рэчел сама беседовала с куклой, делая вид, словно та отвечает ей и говорит, что любит ее. В ответ на эту безмолвную речь Рэчел обняла Сару.
Она достала из кармана горсть ягод и съела их. Сара от ягод отказалась. Рэчел принялась за засохший сыр. Все остальное она уже съела, конечно, не считая буханки. Но ведь там спрятана шкатулка — значит, есть хлеб нельзя.