211  

Каждый год мы пытались скрыть от отца с матерью возвращение призраков. Иногда нам удавалось скрывать это целую неделю. Однако где-то около восьмого июля отец начинал нервничать. Он испытующе глядел на нас, следил за нами, подглядывал через занавески и все спрашивал:

— Лаура, Энн, Генриетта... вы... то есть ночью... за последнюю неделю... вы ничего такого не замечали?

— Какого такого,папа?

— Я имею в виду призраков.

Призраков,папа?

— Ну, вы знаете, как прошлым и позапрошлым летом?

— Я ничего не видела, а ты, Генриетта?

— Я тоже, а ты, Энн?

— Нет, а ты, Лаура?

— Перестаньте, перестаньте!— громко кричал отец.— Ответьте мне на простой вопрос. Вы что-нибудь слышали?

— Я слышала, как кролик шуршал.

— Я видела собаку.

— Кошка пробегала...

— Так, вы должны сказать мне, если призраки вернутся,— настоятельно твердил он и, покраснев, неловко ретировался.

— Почему он не хочет, чтобы мы видели призраков? — прошептала Генриетта.— В конце концов, папа сам нам сказал, что они призраки.

— А мне нравятсяпризраки,— заявила Энн.— Они другие,не такие, как все.

И это было правдой. Для трех маленьких девочек призраки были чем-то необыкновенным и удивительным. Каждый день к нам на дом приезжали учителя и держали нас в крепкой узде. Иногда случались дни рождения, но в основном наша жизнь была пресной, как тюремный сухарь. Нам так хотелось приключений! Призраки спасали нас от скуки: мурашек по телу хватало до конца лета и даже до следующего года.

— Интересно, что привлекает сюда этих призраков? — спросила Генриетта.

Мы не знали.

А отец, похоже, знал. Однажды ночью мы снова услышали его голос, доносившийся снизу.

— Мягкий мох,— говорил он маме.

— Ты придаешь этому слишком большое значение,— сказала она.

— Я думаю, они уже вернулись.

— Девочки не говорили.

— Девочки немного лукавят. Думаю, нам лучше перевести их сегодня в другую комнату.

— Дорогой,— вздохнула мама,— давай подождем, пока не убедимся. Ты же знаешь, что бывает с девочками, когда им приходится менять комнату. Они неделю не могут спать нормально и весь день в плохом настроении. Подумай обо мне, Эдвард.

— Ладно,— сказал отец, но по голосу чувствовалось, что он что-то задумал.

На следующее утро мы, трое девчонок, играя в пятнашки, галопом спустились к завтраку.

— Ты водишь! — крикнули мы, остановились и в изумлении посмотрели на папу.

— Папа, что с тобой?

Потому что руки у папы были распухшими, все в желтых мазях и белых бинтах. Шея и лицо покраснели и воспалились.

— Ничего,— ответил он, уставившись в тарелку с кашей и угрюмо ее помешивая.

— Но что произошло? — обступили мы его.

— Отойдите, дети,— сказала мать, пытаясь сдержать улыбку,— Папа отравился ядовитым плющом.

— Ядовитым плющом?

— Как это случилось, папа?

— Сядьте, дети,— предостерегающе сказала мама, ибо отец уже потихоньку скрипел зубами.

— Как он умудрился отравиться? — спросила я.

Топнув ногой, папа вылетел из комнаты. Больше мы не сказали ни слова.

На следующую ночь призраки исчезли.

— О черт,— произнесла Энн.

Мы лежали в кроватях тихо, как мышки, в ожидании полуночи.

— Ты что-нибудь слышишь? — прошептала я.

Я видела у окна кукольные глаза Генриетты, выглядывавшей наружу.

— Нет,— сказала она.

— Который час? — шепнула я, немного подождав.

— Два часа.

— Кажется, они не придут,— печально сказала я.

— Нам тоже так кажется,— отозвались сестры.

Мы слушали свое тихое дыхание, наполнявшее комнату. Вся ночь до рассвета была безмолвна.

«Чай вдвоем...» — напевал отец, наливая себе утренний напиток. Он посмеивался и похлопывал себя по спине.

— Ха-ха-ха,— произнес он.

— Папа веселый,— сказала Энн матери.

— Да, дорогая.

— Даже несмотря на ядовитый плющ.

— Вопреки ему,— вставил папа, смеясь.— Я волшебник. Я экзорцист!

Кто?

— Э-к-з-о-р-ц-и-с-т,— по буквам произнес он.— Тебе чаю, мама?

Мы с Генриеттой помчались в нашу библиотеку, в то время как Энн играла во дворе.

— Эк-зор-цист,— прочла я.— Вот, нашла! — И подчеркнула слово,— «Тот, кто истребляет духов».

  211  
×
×