— Вылитый фюрер!
— Боже мой, как будто оказался в том времени. Прямо не верится, что сейчас семьдесят третий. Будто снова в тридцать четвертом, когда я увидел его в первый раз.
— Где?
— На митинге в Нюрнберге, на стадионе. Осень, м-да, мне тринадцать лет, и я член Гитлерюгенда, стою среди ста тысяч солдат и юношей на этом огромном поле, вечер, факелы еще не зажгли. Столько оркестров, столько флагов, столько горячих сердец, да-да, поверьте, я слышал, как колотятся сто тысяч сердец, мы все были влюблены в него, он спустился к нам прямо с неба. Он был послан богами, мы знали, и время ожиданий прошло, отныне мы могли действовать, с ним для нас не было ничего невозможного.
— Интересно, как чувствует себя этот актер в его роли?
— Тс-с-с, он тебя слышит. Смотри, машет рукой. Помаши ему тоже.
— Помолчите,— вмешался еще кто-то,— Они опять о чем-то говорят. Я хочу послушать...
Толпа замолкла. Мужчины и женщины прислушались к ласковому весеннему ветру, доносившему слова из-за столика в кафе.
У юной официантки, подававшей пиво, зарозовели щеки и разгорелись глаза.
— Еще пива! — крикнул человек с усиками, похожими на зубную щетку, и волосами, зачесанными на левую бровь.
— Спасибо, не надо,— сказал режиссер.
— Нет-нет,— замотал головой продюсер.
— Еще пива! Отличный денек,— настаивал Адольф.— Тост за наш фильм, за нас, за меня. Выпьем!
Остальные двое взялись за кружки.
— За фильм,— сказал продюсер.
— За душку Адольфа,— вяло проговорил режиссер.
Человек в форме удивленно застыл.
— Я совсем не считаю себя...— он запнулся,— еготаким уж душкой.
— Он был настоящий душка, и ты тоже прелесть.— Режиссер залпом выпил пиво.— Не возражаете, если я напьюсь?
— Напиваться не положено,— сказал фюрер.
— Где это написано в сценарии?
Продюсер толкнул режиссера ногой под столом.
— Как думаете, сколько недель нам еще снимать? — спросил продюсер весьма учтиво.
— Думаю, мы закончим снимать,— сказал режиссер, большими глотками отпивая пиво,— где-то на смерти Гинденбурга или когда дирижабль «Гинденбург», объятый пламенем, падает в Лейкхерсте, штат Нью-Джерси [59],— все равно.
Адольф Гитлер склонился над своей тарелкой и молча атаковал мясо с картофелем.
Продюсер тяжело вздохнул. Режиссер, толкаемый в бок, попытался успокоить страсти:
— А потом пройдет еще три недели, и мы на своем «Титанике» поплывем домой с готовым шедевром, там столкнемся с еврейскими критиками и, храбро распевая «Deutschland Uber Alles», пойдем ко дну.
Неожиданно все трое жадно накинулись на еду, молча вгрызаясь, кусая и пережевывая, а весенний ветерок по-прежнему веял, и на улице по-прежнему ожидала толпа.
Наконец фюрер перестал есть, глотнул еще пива и, откинувшись на спинку стула, провел по усикам мизинцем.
— В такой день ничто не может вывести меня из себя. Вчерашние эпизоды просто превосходны. А какой кастинг! Геринг просто неподражаем. А Геббельс? Совершенство! — Солнце ушло, перестав слепить глаза фюрера.— Так вот. Так вот, вчера вечером я как раз думал: вот я в Баварии, чистокровный ариец...
Оба его собеседника слегка передернулись, но промолчали.
— ...делаю фильм,— продолжал Гитлер, тихо посмеиваясь,— вместе с евреем из Нью-Йорка и евреем из Голливуда. Забавно.
— Лично мне не смешно,— необдуманно сказал режиссер.
Продюсер бросил на него взгляд, в котором ясно читалось: фильм еще не закончен. Осторожней.
— И я подумал, а неплохо бы...— тут фюрер остановился, чтобы сделать большой глоток,— ...устроить еще один... э-э-э... митинг в Нюрнберге, а?
— Ты имеешь в виду, для съемок, конечно?
Режиссер в ожидании уставился на Гитлера. Тот внимательно изучал текстуру пены в своей кружке.
— Господи,— сказал продюсер,— да ты знаешь, сколько это будет стоить, чтобы воспроизвести митинг в Нюрнберге? Сколько это стоило тогда Гитлеру, Марк?
Он подмигнул режиссеру, и тот сказал:
— Кучу денег. Но у него, разумеется, было множество бесплатных статистов.
— Разумеется! Армия, Гитлерюгенд.
— Да-да, конечно,— сказал Гитлер.— Но подумайте, какая эго будет реклама на весь мир! Поедемте в Нюрнберг, а, снимем мой самолет, а, и как я спускаюсь с неба? Я только что слышал, как люди, вон там, говорили: Нюрнберг, самолет, факелы. Они помнят. И я помню. На том стадионе я держал факел. Боже, как это было красиво! И вот сейчас, сейчас мне ровно столько же лет, сколько было Гитлеру, когда он был на пике.