— Вот что мне нравится в офисах,— заявил он.— Металл, бетон — все такое надежное, прочное, здесь никогда не заведутся термиты.
Босс вскочил с кресла, хлопушка просвистела в воздухе.
— Проклятье, Стив, эта тварь все время находилась здесь!
Что-то прожужжало в последний раз, и наступила тишина.
Нас окружали четыре безмолвные стены; казалось, потолок пристально нас разглядывает... Воздух медленно выходил через ноздри Тинсли. Я нигде не видел инфернального насекомого.
Тинсли взорвался:
— Помоги мне найти ее! Черт тебя подери, помоги!
— Одну минуту, подожди...— ответил я.
Кто-то постучал с дверь.
— Не входите! — пронзительно закричал Тинсли.— Отойдите от двери и не вздумайте ее открыть! — Он стремительно метнулся к двери, запер ее, прижался спиной.— Быстрее, Стив, начинай систематические поиски! Не сиди!
Стол, стулья, подсвечник, стены. Как обезумевшее животное, Тинсли искал, нашел источник жужжания и нанес, сокрушительный удар. Беспамятное, блестящее тельце упало па пол, и Тинсли со странным торжеством раздавил его ногой.
Он начал успокаивать меня, но я разозлился.
— Послушай,— резко сказал я,— я твой секретарь и главный помощник, а не наводчик для стрельбы по быстро летающим целям. У меня нет глаз на затылке!
— И у них тоже! — воскликнул Тинсли.— Ты знаешь, что они делают?
— Они? Кто, черт возьми, они такие?
Он замолчал. Устало подошел к письменному столу и сел в кресло.
— Не имеет значения,— сказал Тинсли через некоторое время.— Забудь об этом. И никому не рассказывай о нашем разговоре.
Я смягчился.
— Билл, тебе следует обратиться к психиатру...
Тинсли горько рассмеялся:
— А психиатр расскажет своей жене, та — подругам, а потом они обо всем узнают. Они повсюду. Да, повсюду. Я не хочу, чтобы моя кампания была остановлена.
— Если ты имеешь в виду сто тысяч долларов, которые потратил на средства против мух и муравьев за последние четыре педели,— сказал я,— то кто-то должен тебя остановить. Ты разоришь себя, меня и других держателей акций. Видит бог, Тинсли...
— Замолчи! — рявкнул он.— Ты не понимаешь.
Пожалуй, тогда так оно и было. Я ушел в свой кабинет и целый день был вынужден слушать жестокие удары проклятой хлопушки, доносившиеся из-за стены.
Тем же вечером я ужинал со Сьюзен Миллер. Я рассказал ей о Тинсли, а она выслушала меня с вежливым профессиональным интересом. Потом постучала сигаретой о стол, закурила и сказала:
— Стив, я, конечно, психиатр, но у меня нет ни одного шанса, если Тинсли не придет ко мне добровольно. Я не смогу помочь ему, если он сам того не захочет.— Она похлопала меня по плечу.— Но ради тебя я его посмотрю. Впрочем, если пациент со мной не заодно, считай, что сражение уже наполовину проиграно.
— Ты должна мне помочь, Сьюзен,— сказал я.— Через месяц он окончательно тронется. Мне кажется, у него мания преследования...
Мы подъехали к дому Тинсли.
Первая встреча прошла удачно. Мы много смеялись, танцевали, а потом поужинали в «Коричневом эле». Тинсли даже и в голову не пришло, что стройная женщина с тихим голосом, с которой он кружился в вальсе, была психиатром, внимательно изучавшим его реакции.
Сидя за столиком, я наблюдал за ними, стараясь не улыбаться, и услышал, как рассмеялась одной из шуток моего босса Сьюзен.
Мы молча ехали обратно в приятном, расслабленном настроении, которое часто возникает после удачно проведенного вечера. В машине пахло духами Сьюзен из приемника доносилась приглушенная музыка, колеса автомобиля негромко шуршали по асфальту.
Я взглянул на Сьюзен, она посмотрела на меня, и ее брови поднялись вверх, показывая, что она не обнаружила ничего странного в поведении Тинсли. Я пожал плечами.
Вдруг в открытое окно влетела бабочка и затрепетала белыми, гладкими крылышками возле стекла.
Тинсли закричал, резко дернул в сторону руль и рукой в перчатке схватил бабочку. Его лицо побледнело. Завизжали шины. Сьюзен схватилась за руль и выровняла автомобиль; в следующее мгновение машина остановилась на обочине дороги.
Пока мы стояли, Тинсли сжал пальцы и молча смотрел, как ароматная пыль медленно опускается на руку Сьюзен. Все трое сидели и тяжело дышали.
Сьюзен снова повернулась-ко мне, и теперь в ее взгляде было понимание. Я кивнул.