40  

В последний раз он обвел взглядом цветы, и неокрепший зеленый папоротник, и тонкую травинку. Потом бережно опустил крышку и начал закидывать ее землей, размеренно и бесшумно.

К полуночи он добрался до начала своей улицы. В пять минут первого, проходя мимо дома старика, Джордж услышал, как его окликнули. Он поднялся на крыльцо.

— Здравствуй, Джордж, — поприветствовал его старик.

— Здравствуйте, — неуверенно ответил он.

— Джордж, — помолчав, спросил старик, — ты все еще чувствуешь в себе желчь и досаду?

— Я великолепно себя чувствую, — ответил Джордж.

— Ты изменил свое мнение после нашей последней встречи? — спросил старик. — Что ты теперь думаешь?

И Джордж ответил:

— Она красавица. Богом клянусь, прекраснее не видел никого на свете.

— Отрадно это слышать, Джордж, — сказал старик, — отрадно слышать. А знаешь что, приходи-ка завтра вечерком — сразимся в шахматы.

— Приду, сэр.

— Разгромлю тебя в пух и прах, сынок!

— Не сомневаюсь, сэр.

— Ну что ж, спокойной ночи, Джордж.

— Спокойной ночи, сэр.

Джордж спустился по ступенькам и зашагал своим путем, оставив старика сидеть в темноте. Он шел не оборачиваясь, лишь молча помахал рукой, когда тот вдогонку еще раз пожелал ему спокойной ночи, а когда Джордж распахнул дверь своего дома, его лица вдруг легко-легко коснулась ночная бабочка — и тотчас исчезла, будто ее и не было.

Приворотное зелье

В доме жили только эти двое, старухи-сестры, обе тихие, как пауки, и большие, как матрацы, набитые временем, пылью и снегом. Кто проходил вечером мимо их дома, видел в неосвещенном окне либо их физиономии, белевшие фарфоровыми тарелками, либо руки, потянувшиеся вверх, чтобы опустить зеленые жалюзи. Из-за окон не доносилось ни звука, если не считать сухого шороха газетных страниц. Мисс Нэнси Джиллетт и ее сестра Джулия выходили на открытую веранду подышать воздухом в четыре часа утра, пока город еще ничем себя не обнаруживал, и попадались они на глаза разве что полицейскому, который удалялся от одинокого неяркого фонаря, грозя дубинкой своей собственной тени, которая убегала от него в сторону освещенной улицы.

Вообще говоря, ничего сверхъестественного не было в том, что Элис Фергюсон, не сомкнувшая глаз в эту летнюю ночь, наморщила лоб и, даже не смахнув с верхней губы росинки пота, вышла пройтись вокруг квартала (чего бояться, если безмятежный и похорошевший городок залит лунным светом, а тебе восемнадцать лет и потому все нипочем) — и заметила старушек Джиллетт, которые в два часа ночи коротали время в млечном полумраке: поблескивая колючими глазками и сложив на бюстах-подушках пухлые фарфоровые руки, они мерно раскачивались в креслах-качалках, чтобы не замучила астма, — одни, совсем одни.

От неожиданности Элис даже вздрогнула, но потом вспомнила байки про их добровольное пожизненное заточение, помахала рукой и окликнула через лужайку, повернувшись лицом к серебристой от росы веранде:

— Добрый вечер!

Через некоторое время кресла-качалки перестали раскачиваться, и одна из сестер отозвалась:

— Доброе утро.

Элис Фергюсон рассмеялась:

— И правда, уже утро. Ну, тогда доброе утро.

Сестры молча закивали.

— Чудесная ночь, — сказала Элис Фергюсон.

— Ты — Элис Фергюсон, — выговорила одна из старушек.

— А вы откуда знаете?

— Тебе восемнадцать годков.

— Да. — Она смешалась.

— Подойди-ка поближе, дитя мое, — сказала сидевшая в тени Нэнси Джиллетт, превосходившая сестру возрастом и тучностью.

Ступив на залитую мягким лунным светом траву, Элис приблизилась к перилам веранды и вгляделась в едва различимые лица.

— Да ты влюблена, — произнесла Нэнси Джиллетт страшным шепотом.

— А вы откуда знаете?

Сестры опять начали раскачиваться и со значением переглянулись.

— Нет, откуда вы знаете? — не унималась Элис Фергюсон.

— А он тебя не любит, — сказала Нэнси Джиллетт.

— Ох… — вырвалось у Элис.

— Ты себе места не находишь, вот и блуждаешь по ночам, — сказала вторая сестра каким-то странным голосом.

Элис понуро стояла у перил, подрагивая ресницами.

— Не горюй, дитя мое, не горюй, — зашептала Нэнси Джиллетт, отрывая руки от необъятной груди. — Ты пришла туда, куда нужно.

— Я не собиралась…

— Шшш, мы тебе поможем.

Элис заметила, что и сама перешла на шепот, и они втроем превратились в ночных заговорщиц, кутающихся во мрак и лунный свет, как в черный бархат, подбитый белыми соболями.

  40  
×
×