Искушение искушенных

Беатриче смерила его долгим взглядом, словно бы взвешивая на весах это предложение. Впервые Олимпио словно вышел из серого тумана, которым для знатной девушки были окутаны все, кто не принадлежал к ее кругу. Она оценила его умное лицо, мускулистое тело, исходившую от него энергию. А еще она ясно увидела безграничную преданность, страстную любовь в карих глазах, которые вдруг показались ей прекрасными. Машинально Беатриче протянула ему исхлестанную руку, и он, встав на колени, бережно прикоснулся к ней губами.

– Спасибо, – просто сказала она. – Спасибо от всего сердца. Я не забуду, Олимпио…

Лукреция молчала, ощущая какой-то смутный страх, и лишь переводила взор с Олимпио на Беатриче. Она не вполне понимала, что происходит, но чувствовала, что заключенный на ее глазах союз сулит нечто ужасное.

Ко всеобщему разочарованию, Франческо Ченчи не уехал в Рим, решив провести лето в Петрелле. На какое-то время он отказался от привычных уже зверств, но зато вел себя словно султан в гареме: все были хороши для его постели – служанки, крестьянки… и даже собственная жена, которую он принуждал исполнять супружеский долг на глазах у Беатриче или горничных. Всех слуг-мужчин он прогнал из Петреллы. Старому Санти тоже досталось за то, что он плохо смотрел за пленницами, и несчастный тюремщик бежал из крепости, полумертвый от страха. Семейству Кальветти приказано было покинуть замок, и они вынуждены были перебраться в деревню, потому что богомерзкий тиран перехватил несколько страстных взглядов Олимпио, устремленных на Беатриче, и пришел в дикую ярость, смешанную со страшной ревностью.

По отношению к дочери поведение заметно изменилось. Он больше не оскорблял и не унижал ее, но зато требовал, чтобы она постоянно находилась при нем, и приходил в бешенство из-за любой мимолетной отлучки. Девушке приходилось помогать Лукреции ухаживать за Франческо – даже когда речь шла об услугах самого интимного свойства. Между тем чесотка, порожденная гнилой кровью, буквально пожирала его, и в знойные летние дни он разгуливал по замку совершенно голым, утверждая, будто одежда только усугубляет зуд. И вот наступил тот вечер, когда Франческо Ченчи совершил самое отвратительное свое злодеяние, а Беатриче испытала самую страшную муку…

Олимпио обычно проводил ночи без сна, в неясной тревоге. Он бродил вокруг замка, прячась за обломками скал, и ждал Беатриче. Несколько раз ей и в самом деле удавалось выбраться, стащив ключ у спящего отца. В эти темные летние ночи девушка и интендант долго совещались: оба старались найти такой способ избавиться от Ченчи, чтобы убийство не вызвало никаких подозрений. Иногда же они просто сидели рядом, слушая пение цикад, вдыхая сладкий запах цветов и любуясь сонной природой. Постепенно Олимпио осмелел и уже не скрывал свою любовь, а гордая Беатриче вынуждена была признаться самой себе, что ей приятно слушать эти страстные речи. Он был молод, красив, и его здоровая простота служила ей утешением после всех ужасов проведенного в замке дня.

Вечер за вечером Олимпио приходил на условленное место в надежде, что Беатриче сумеет выскользнуть. Ему удалось освободиться на время от жены, которую он отправил вместе с детьми к своей сестре, жившей в нескольких километрах от Петреллы. И однажды в роковую августовскую ночь, когда интендант, устав ждать, уже собирался вернуться в дом, перед ним вдруг возникла Беатриче, но в таком состоянии, что он пришел в ужас. На девушке была только одна сорочка, белокурые волосы разметались по плечам, босые ноги кровоточили… Не произнеся ни слова, она припала к его груди, задыхаясь от рыданий.

Потрясенный до глубины души слезами Беатриче – ибо никто и никогда не видел плачущей эту гордую девушку, – Олимпио бережно поднял ее на руки и, отнеся чуть подальше от каменистой тропы, положил на высушенную зноем траву. Продолжая прижимать Беатриче к себе, он укачивал ее как ребенка, давая возможность успокоиться, но внезапно Беатриче вырвалась из его объятий и закрыла лицо руками.

– Не прикасайся ко мне, Олимпио! И не смотри на меня больше. Я прибежала сюда, потому что знала: если не увижу тебя, то сойду с ума или покончу с собой. Ты нужен мне… но ты не должен ко мне прикасаться. Я нечистая. Я осквернена, осквернена навеки!

Девушка выкрикнула это слово, и его подхватил предрассветный ветер. Она так дрожала, что Олимпио, сняв с себя колет, хотел накинуть его ей на плечи, однако Беатриче отстранилась.