Воспоминание об убийстве

— Она мертва! Она мертва!

Часы снова заладили свое тик-тик-тик.

За окном полыхнула молния; по спине Клива пробежал холодок. У него засосало под ложечкой от страха произнести тот единственный вопрос, который он был обязан задать. Вместо этого он, оттягивая неизбежное, тщательно запер входную дверь и методично проверил все окна — закрыты ли. Закончив, он обернулся и увидел, что женщина лежит на столе и ее сотрясает крупная дрожь, словно старую машину, в которой сломалось несколько деталей и она вот-вот разлетится на куски.

— Только что… В двенадцатом павильоне… — выдохнула она. — Диана Койл.

Клив бежал по пустынным темным коридорам студии и слышал лишь эхо своих шагов, далеко разносившееся по гулким павильонам. Наконец впереди вспыхнули яркие прожектора: двенадцатый павильон. Люди, окружившие съемочную площадку, потрясение застыли без движения.

Он вбежал в круг и с бьющимся сердцем взглянул на пол.

Она была самой красивой женщиной, которая когда-либо умирала.

Серебряное вечернее платье расплескалось вокруг нее маленьким озерком. Пять ярко-красных жучков ногтей сверкали на откинутой руке.

Все прожектора были устремлены на нее и пытались своим жарким светом хоть немного согреть ее такое холодное тело. «И мою кровь тоже! — мысленно взмолился Клив. — Согрейте и меня, прожектора!» Все вокруг застыли, словно на фотографии. Первым заговорил нервно мнущий сигарету Деним:

— Мы снимали очередной дубль. И вдруг она упала.

И… и все.

Талли Дархэм, заливаясь слезами, слепо бродила по площадке и всем и каждому рассказывала:

— Мы думали, это просто обморок! Я сразу достала нюхательную соль!..

— Соль не помогла, — добавил, нервно затягиваясь, Деним.

Первый раз в своей жизни Клив прикоснулся к Диане Койл.

Но было слишком поздно. Что за радость коснуться мертвой плоти… Тебе не улыбнутся в ответ и не свернут зелеными глазами.

Клив потрогал ее и сказал:

— Ее отравили.

Слово «отравили» взметнулось сквозь приглушенный говор на площадке и свет прожекторов под крышу павильона и вернулось оттуда гулким эхом.

Джорджа Кролла трясло.

— Она… Она выпила… Там есть ящик с лимонадом… всего пару минут назад… Может быть…

Клив машинально подошел к стойке с бутылками соков и лимонада. Он понюхал одну из бутылок и, старательно обернув ее носовым платком, отставил в сторону.

— Прошу никого ее не трогать.

Пол пружинил, как резиновый.

— Кто-нибудь видел, чтобы до этой бутылки дотрагивался кто-то еще до того, как Диана пила из нее?

Откуда-то сверху, с сияющих электрическим светом небес раздался голос осветителя, осененного нимбом прожекторов, словно местный божок:

— Эй, Клив! Как раз перед последним дублем у нас случились неприятности со светом. Кто-то вырубил электричество. С минуту-полторы тут было абсолютной темно. И для того чтобы добраться до бутылки, времени хватало!

— Спасибо. — Клив обернулся к Джеми Винтерсу: — Ты снимал до конца? То есть ты снял… как она… умирала?

— Думаю, да. Да снял, конечно.

— Как быстро ты сможешь проявить пленку?

— Ну, часа за два-три. Только нужно вызвать Джака Дэвиса.

— Тогда давай звони. И возьми с собой двух свидетелей, чтобы глаз с пленки не спускали. Шевелись!

Где-то вдали завыли сирены, разгоняя ночной покой Голливуда. На съемочной площадке до кого-то только сейчас дошло, что Диана мертва, и раздались надрывные рыдания.

«Как бы и мне хотелось, — думал Клив, — взвыть в голос, захлебываясь от слез. Чего они все от меня хотят? Чтобы я немедленно занялся расследованием, разыгрывая из себя Шерлока? Чтобы я всех допрашивал, расспрашивал — и это в то время, когда сердце остановилось в груди?»

Но тут он услышал словно издалека свой собственный голос:

— Продолжаем работу. Никому не расходиться. Нам нужно полностью восстановить события. До тех пор пока мы до мелочей не повторим все перемещения по павильону за вечер убийства, домой никто не уйдет. Прошу каждого встать туда, где он находился в момент смерти. Нам нужно все восстановить прежде, чем сюда явится полиция. По местам!

И началась репетиция.

Прибыла уголовная полиция. Одного детектива звали Фолли, второго — Сэдлоу. Один был коротышкой, второй — громадиной. Один говорил не переставая, второй молча слушал. От беспрестанной трескотни Фолли у Клива началась мигрень.

Р. Дж. Галдинг, режиссер и продюсер фильма, полулежа в шезлонге, беспрестанно вытирал лицо платком и пытался объяснить Фолли, что вся эта история не должна становиться достоянием прессы.