Дом в Эльдафьорде

— Ты… не страшный… ты… добрый.

— Это верно, — растроганно улыбнулся Хейке. — Давай посмотрим, сможешь ли ты сидеть, так мне будет легче помочь тебе. Вот так, я приподниму тебя… А теперь подложим под спину подушки. Вот так. Тебе удобно сидеть?

Голова мальчика бессильно склонилась на подушку.

— Да, — произнес он.

Хейке видел, что это не так. Он знал, что мальчику должно быть ужасно больно, однако он с улыбкой кивнул и положил свои ладони ему на голову. Положил не в буквальном смысле, а только едва коснулся ими его волос.

— Тепло… — настороженно произнес Йолин.

— Это хорошо, так и должно быть.

Хейке пытался сконцентрировать все свои мысли, это было очень важно. Но на этот раз ему было трудно это делать. Он по-прежнему ощущал в себе страшный гнев, и это плохо отражалось на результате.

Сёльве. После всех этих лет — Сёльве! Единственный человек на земле, которого он действительно ненавидел. И его пугало то, что ненависть его была настолько велика, что он готов был убить человека, просто похожего на него. Значит, все-таки злое наследство оставило свой отпечаток в его душе! А не только на его внешности! Да, конечно, он всегда знал об этом, у него всегда было желание расправиться с теми, кто вызвал его гнев — но не до такой степени, как сейчас!

Сёльве! Все зло, которое он подавлял в себе столько лет, снова всколыхнулось в нем. Он жил счастливой жизнью, думая, что это компенсирует его горькое детство.

Но нет! Все вернулось к нему назад. Самое плохое было в том, что он по-прежнему жаждал отомстить Сёльве.

«Да поможет нам Бог, — подумал Хейке. — Я не должен злиться на него, не должен, не должен!»

— Теперь уже не так тепло, — произнес слабенький голосок.

Очнувшись от своих мыслей, Хейке быстро убрал руки. И, взглянув на это жалкое, маленькое создание, он почувствовал, что волна горечи, ненависти и мстительности отхлынула.

— Сейчас увидишь, как будет тепло! — сказал он с победоносной уверенностью в собственных силах. — Держись покрепче!

Маленький Йолин понял его буквально и изо всех силенок вцепился в край постели. Но в этом не было необходимости, потому что теперь Хейке чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Силы зла превращались в нем теперь в силы добра и мощным потоком устремились через его руки к ребенку. Любовь, сострадание, желание помочь другому — все это настолько согрело его руки, что он сам чувствовал исходящий от них жар, а мальчик от удовольствия засмеялся.

— Ой, как чудесно! Как приятно покалывает в голове!

— Это хороший признак, — с улыбкой сказал Хейке, и его желтые глаза засветились таким теплом, что у мальчика на глазах выступили слезы.

Не так уж много добрых людей встречал он в своей жизни. Его отец, Мадс Йолинсон, считал его жалким нытиком, постоянно страдающим головной болью. А Терье он боялся больше смерти.

Эскиль явился светочем в его жизни. Он был почти таким же добрым, как и его мать. Отец же Эскиля, этот огромный мужчина с чудесными, светящимися глазами… В целом мире не было более прекрасного и доброго человека, чем он.

— Ты думаешь, я смогу выздороветь? — спросил мальчик.

— Мы сделаем все возможное для этого, — успокоил его Хейке. Немного помолчав, мальчик застенчиво произнес:

— Я не хочу здесь жить.

«На этот счет я ничего не могу тебе сказать», — подумал Хейке.

А Йолин продолжал:

— Эскиль — мой друг. Он сказал, что заберет отсюда меня и маму.

— И будет совершенно прав, — ответил Хейке. Мальчик сделал глубокий, медленный вздох, словно почувствовав огромное облегчение.

9

Эскиль был благодарен маме Винге за то, что она отправилась с ним в дом Ингер-Лизе.

Он представил свою мать семейству, которое было в восторге. Винга выглядела как настоящая дама, к тому же она умела располагать к себе людей. Этому искусству она научилась с годами, и Хейке неоднократно с немым восхищением наблюдал, как она поворачивает все в свою пользу. Или, вернее, в пользу своих близких. Винга была по-прежнему заманчиво красива. Несмотря на то, что ей исполнилось сорок, выглядела она на двадцать девять (она приложила к этому определенные усилия, и ей это удалось). И в то же время, она, при желании, могла показать весь шарм, присущий зрелой женщине. В данный же момент, в обществе своего длинноногого сына, ей не нужно было выглядеть на двадцать девять, поэтому она держалась как женщина в летах. И Эскиль с удивлением наблюдал ее в этой новой роли.