Яд для королевы

— Значит, можно надеяться, что книжные шкафы уцелели? Надо бы в этом удостовериться.

— Я бы рад, да не знаю, как это сделать. Ла Пивардьер живет в особняке и присматривает за рабочими. Мадам де Фонтенак уехала. Как вы думаете, куда она могла уехать? В Париж? К своим родственникам?

— К Шамуазо?! Вы шутите? — воскликнула мадемуазель и даже перестала шлепать тесто. — Она давным-давно вычеркнула из памяти всех своих близких, и не только никогда не навещает их, но даже и не упоминает. И если бы она могла вовсе стереть их с лица земли, то непременно сделала бы это, ни на минуту не задумываясь.

— А кто у нее остался?

— Да почти никого. Жив отец, старый, слабоумный подагрик, живет где-то в квартале Марэ со слугами, которые не намного его моложе. Они следят за ним, как за молоком на огне, надеясь растащить все, что только можно, как только он испустит дух с последним приступом кашля.

— А дом в Марэ? Он же стоит хоть каких-то денег! И если баронесса — единственная дочь, то он ей достанется по наследству.

— Дом заложен-перезаложен. Вы не беспокойтесь, прежде чем рассориться со своими родственниками, Мария-Жанна все разузнала. Нет, я думаю, если она и в Париже, то на улице Франсуа-Мирон.

— А кто там живет? Ее подруга?

— Понятия не имею. У нее есть двое-трое знакомых в церковном приходе в Сен-Жермене. Вы, наверное, не знаете, но она любит разыгрывать благочестие и выставлять свою набожность напоказ. Благодаря своему ханжеству она сумела приблизиться к мадам де Ментенон, впрочем, они были знакомы и раньше, когда та была еще вдовой Скаррон, а эта — мадемуазель Шамуазо. Не думаю, что недавняя маркиза польщена дружбой с Марией-Жанной, но баронесса умеет быть раболепной и плаксивой, когда ей надо.

— Я вижу, что ваша любовь к баронессе неиссякаема, — засмеялся Альбан. — Так что давайте переменим тему. Вы говорили, что перед смертью барон признался вам, что отравлен, и сказал, что доказательство этого отравления вы можете найти в его кабинете.

— Да, так оно и было.

— А не говорил ли вам барон о драгоценных камнях, привезенных из Голконды, которые он ревниво прятал ото всех на свете?

— Кто вам рассказал эту историю?

— Хозяин постоялого двора «Славный король Генрих». Жена мэтра Грелье приютила умирающего старика, который долго служил у барона де Фонтенака.

Брови мадемуазель Леони изумленно приподнялись, а глаза стали круглыми.

— Они приютили Жозефа? Я лежала больной, когда он уехал... Уехал доживать свои дни к племяннице в Сен-Дени. По крайней мере, так мне было сказано...

— И кто же вам это сказал?

— Марион, горничная баронессы, которая за мной иногда присматривала. Она была злющая, как и ее хозяйка.

— Ну, так вот: она вам солгала. Несчастного старика выкинули из дома, как ненужную ветошь. Он сумел добраться только до поилки для лошадей на рынке. Там его и подобрала сердобольная мадам Грелье. Перед смертью, уже в агонии, он говорил о каких-то драгоценных камнях, но не уточнил, где именно они находятся. Он просто не успел.— Неужели это правда?

— Так, значит, вы все-таки о них слышали?

— Да, слышала от того же самого Жозефа. Он любил со мной поговорить, потому что только я не смеялась над ним, когда он принимался вспоминать «лучшие времена», когда они с Юбером путешествовали. Однажды зимой мы сидели с ним в кухне, грелись у очага, и он рассказал мне о драгоценных камнях, которые, уж не знаю, нашел или купил мой кузен. Один из них был совершенно необыкновенный. Огромный сияющий золотистый бриллиант, кузен буквально влюбился в него и не хотел никому показывать. Жозеф в тот вечер немного выпил, и я, честно говоря, не слишком ему поверила, хотя и возражать не стала, только посоветовала, чтобы он покрепче держал язык за зубами, если хочет остаться в живых. Представляете, что было бы, если бы историю о камнях услышала Мария-Жанна или Марион, которая ничуть ее не лучше, или «добрейший и благороднейший» ла Пивардьер? Уж и не знаю, что они сделали бы со стариком!

— Что бы они ни сделали, их старания были бы напрасными. Думаю, старик больше ничего не знал, потому что господин Юбер умел хранить свои тайны.

Альбан заметил, что губы старой девы вытянулись в скорбную ниточку, а на глазах блеснули слезы, и он поспешил ее утешить:

— Совсем не потому, что не доверял вам. У него могли быть совершенно другие причины... И собственно, почему...