45  

Король и королева, сопровождаемые свитой из знати, заняли места на широком балконе Панадерии [33]. Фрейлин-француженок, прибывших раньше королевской четы, рассадили возле окон, откуда они могли наслаждаться впечатляющим зрелищем, не потеряв из виду ни единой подробности предстоящего действа. Само собой разумеется, среди них была и мадемуазель де Фонтенак. Она отдала бы все на свете, лишь бы не присутствовать на этом душераздирающем зрелище... Но кто бы ей такое позволил? Во внимание, возможно, приняли бы чуму, проказу или холеру, но даже высокая температура или лихорадка не служили основанием для отсутствия на подобном «спектакле». Отсутствовать — означало нанести оскорбление лично государю, который пожелал устроить своим подданным такое изысканное развлечение, как аутодафе. Во всяком случае, именно это сообщила им графиня де Грансей накануне вечером. Она стала главной в маленькой колонии француженок после того, как они расстались на границе с вдовой маршала Клерамбо, безутешной от разлуки с принцессой, которую она воспитывала чуть ли не с пеленок. Шарлотту не огорчила эта перемена. В их новом и весьма незавидном положении она, безусловно, была к лучшему. В отличие от добрейшей, но несколько боязливой и нерешительной Клерамбо, мадам де Грансей обладала немалой энергией и хладнокровием, которые Помогали ей противостоять первой статс-даме королевы, герцогине де Терранова, недоброжелательной и злобной. Мадам де Грансей было около тридцати, и она отличалась необыкновенно привлекательной внешностью. Ее, неизвестно по какой причине, считали любовницей Филиппа Орлеанского, тогда как на самом деле она была любовницей красавца Филиппа де Лоррена, главного любимчика герцога. Людовик назначил мадам де Грансей дамой, отвечающей за туалет королевы, и она ревностно следила за нарядами и особенно за драгоценностями, которыми король весьма щедро снабдил свою племянницу, так хладнокровно принесенную в жертву своим политическим расчетам.

С того дня, как кортеж королевы покинул Фонтенбло, прошло ни много ни мало шесть месяцев. Переезд от Франции до Байоны был сплошным празднеством: каждый город устраивал в честь королевы и ее свиты торжественный прием, парадный обед или ужин, на которых произносились длинные цветистые речи. Шарлотта, подчинившись неизбежности, уже не печалилась и не тосковала, а наблюдала за происходящим, стараясь узнать и понять незнакомую страну и ее обитателей. Да и о чем ей было печалиться? По справедливым словам ее тети, каждый поворот колеса отдалял ее от материнской ненависти, а сама она находилась в том возрасте, когда каждый день радует хоть каким-нибудь, да открытием. При том условии, разумеется, что природа одарила цветущую молодость еще и умом и проницательностью. Шарлотта не пренебрегала и возможностью жить жизнью сердца, с каждым днем все более привязываясь к юной королеве. А будучи вдобавок любознательной, она наслаждалась — особенно поначалу — всем новым и неожиданным, что видела вокруг себя.

Бургос, город, бывший в старину столицей королевства, очаровал Шарлотту. В нем король ожидал королеву и впервые должен был с ней встретиться. Весело сияло солнце, покрывая позолотой темные камни древнего города, проникая в глубину узких, тесных улочек, запруженных улыбающимися горожанами, которые пришли в восторг от красоты своей новой королевы. А она, следуя местной традиции, сменила карету на иноходца, и ехала по узеньким извилистым улочкам на белоснежном скакуне в пурпурной, расшитой серебром попоне, и впервые искренне и радостно улыбалась, растроганная горячим приемом испанцев. По совету маркиза де Виллара, французского посла, встретившего ее на границе вместе с первым министром герцогом де Медина Каэлья, она облачилась в платье, сшитое по испанской моде, — ее наряд из алого бархата с золотым шитьем и с высоким крахмальным воротником показался бы старомодным любой француженке, но так подходил точеной шейке Марии-Луизы, демонстрируя и подчеркивая красоту ее изящной темноволосой головки в небольшой шляпе, отделанной бриллиантами.

Сознавая, что она чарующе хороша, Мария-Луиза улыбалась всем — простым горожанам, нищим, монахам, ремесленникам, торговцам и шлюхам, которых солдатам приходилось отгонять пиками, ведь они так и норовили броситься под копыта лошади, лишь бы прикоснуться рукой к королеве. Во всех церквях звонили колокола, и, растревоженные звоном, взмывали в синее небо белые голуби. На ступеньках великолепного готического собора стоял епископ в окружении клира в торжественном облачении, а ниже, выделяясь особенно ярко на фоне светлых риз, темнела одинокая фигура — Его величество король!

  45  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×