Кречет. Книга IV

Обед для вождя и его гостя Наэна накрыла, разумеется, в доме Корнплэнтера: печенная на раскаленных углях рыба и кукурузная каша с какими-то травами. За едой ни Жиль, ни вождь не проронили ни слова: трапеза — дело священное. Они, словно братья, делили пищу пополам. С одной только разницей: маленькая трубка из мергеля с деревянным чубуком так и осталась без табака — разговора о мире между ними быть не могло.

После обеда они спокойно побеседовали, и Жиль узнал, что человек у столба пыток был торговцем, которого вообще-то не стоило защищать, потому что он пытался за самые роскошные меха расплатиться с индейцами «огненной водой».

— Человек, который пьет эту воду, становится глупее самого безмозглого животного, — объяснял Корнплэнтер. — А мне надо, чтобы мои воины были мудры, чтобы у них всегда глаз оставался острым, а рука твердой. Бесчестный торгаш не стоил той опасности, которой ты подверг себя, убив его на моих глазах.

— Возможно, но, как ты помнишь, я не за этим к тебе пришел. Смогу я, если одержу над тобой победу, спокойно забрать с собой того, кого ты зовешь Тиканти, а я буду звать Оливье де Турнемином?

Ирокез невесело усмехнулся.

— Если ты выйдешь победителем, мне, разумеется, уже не отдать приказа. А значит, ты свободно его заберешь. Однако пора нам готовиться.

Все так же торжественно они снова вышли на берег реки. Солнце уже начало опускаться за деревья соседнего леса, и Жиль невольно бросил взгляд на позолоченные его лучами верхушки.

Наверняка Тим вернулся в это убежище и с вершины одного из залитых теплым сиянием деревьев наблюдал за всем, что происходило. И Жиль помахал в ту сторону рукой, словно прощаясь, потому что одному Господу известно, кто из двоих — он или его соперник — выйдет живым из прекрасной реки, несущей свои прохладные воды в огромное синее озеро.

По правде сказать, трудно было бы найти более красивое обрамление для смертного поединка… Прямо перед Жилем лежало широкое устье Освего, его охраняли два форта, над которыми, как дерзкий вызов, развевались английские государственные флаги. Дальше сверкало озеро, усеянное островами, — на его берегах скоро соберутся индейцы разных племен и торговцы из Олбани (в том числе Тим, если останется жив). Небо над озером играло всеми оттенками гиацинта и турмалина, и молодой человек даже подумал, что ему никогда не приходилось видеть картины прекраснее. Жаль только, что времени осталось совсем мало. Вот перед ним человек, с которым ему предстоит сразиться в светлых быстрых водах, человек, у которого много причин его ненавидеть… А вот ребенок, с синими, как у Турнемина, глазами, он стоит на берегу и, наверное, молит своего индейского бога, чтобы Жиль проиграл сражение.

Усилием воли отогнав расслабляющие мысли, Турнемин стал раздеваться, Корнплэнтер тоже, и, хотя он и без того был почти наг, времени эта процедура у вождя заняла столько же из-за многочисленных серебряных украшений. Невдалеке столпились все жители деревни, они радостно вопили, и Жиль заметил в толпе Наэну, с нежностью и тревогой прижимавшую к себе светловолосого мальчика. Она тоже молилась не за его победу.

Раздевшись донага, противники повернулись друг к другу. Кожа индейца отливала старой медью, а у француза имела оттенок чуть потемневшей слоновой кости, но тела обоих были испещрены шрамами, свидетельствами мужества — и тому и другому не впервые приходилось оказываться лицом к лицу со смертью.

Корнплэнтер вдруг воздел свои раскрытые ладони к солнцу, как в молитве… о сохранении жизни, может быть. Жиль тоже шепотом обратился к Богу, затем размашисто осенил себя крестом и стал ждать.

— Начнем! — воскликнул вождь. — И пусть победит сильнейший.

— Нет, победит тот, кому улыбнется счастье!

Наши силы равны, как мне кажется, а зла на тебя я не держу. Сажающий Маис.

На суровом лице ирокеза мелькнула улыбка.

Потом, указывая рукой дорогу, он прошел на нос одного из каноэ, где на веслах уже сидели двое воинов. Жиль ступил на другое, и к середине реки поплыли две лодки, а на носу у каждой блестела под солнцем бронзовая фигура, хотя эти статуи и различались оттенками. Противники опирались на трезубцы, а у их ног лежали длинные ирокезские ножи. Едва они достигли выбранного для битвы места, Корнплэнтер нагнулся, быстро поднял нож, сжал его в зубах и, резко выпрямившись, вошел в воду, словно медная игла. Жиль, ни секунды не раздумывая, последовал его примеру. А гребцы мгновенно отвели свои лодки подальше, как бы образуя условное поле сражения.