32  

Только при таком условии я оставляю его тебе.

— Обещаю! — раздался низкий голос, и к берегу, уже погрузившемуся в темноту, поднесли Корнплэнтера на носилках. Несколько воинов держали зажженные факелы. — Желаешь ли ты остаться сегодня на ночь у моих костров? Скоро совсем стемнеет. Запомни, когда бы ты ни пришел, тебя всегда здесь примут как брата.

— Спасибо, что предлагаешь мне свое гостеприимство, но нет, я предпочитаю немедленно двинуться в обратный путь. Может быть, когда-нибудь я и появлюсь еще в твоем стане. Я буду молить Господа, чтобы он даровал тебе быстрое выздоровление… Ты — великий вождь! Тиканти прав.

Жиль отвернулся и, даже не взглянув на мальчика, которого баюкала на руках счастливая Наэна, побежал к бесполезному в такой темноте каноэ — Тим уже вытащил его на берег, — достал из него одежду и быстро начал натягивать ее — он только сейчас ощутил, что абсолютно наг и что холод пронизывает его до костей. Потом, схватив мушкет и походный мешок, размашистым шагом двинулся к лесу, ни разу не оглянувшись на деревню, где он оставлял кусочек своего сердца. Но, прежде чем Турнемин совсем удалился, до него донесся изнуренный голос Сажавшего Маис, усиленный бронзовым рожком:

— Иди с миром, сын птицы, глядящей на солнце! Ребенок будет знать, какого он рода.

Жиль на мгновение остановился, словно сраженный пулей, но потом, поправив мешок за плечами, снова зашагал, а за ним следовал необычайно молчаливый Тим. Он отлично видел две слезы, скатившиеся по небритым щекам друга, но разглядел он в красноватых отблесках со стороны деревни и улыбку, стиравшую потихоньку с лица Жиля боль.

Какое-то время они шагали молча, один за другим, по берегу отбрасывающей призрачный свет реки, смутно различаемой сквозь густые деревья. Жиль все пытался усмирить свою тоску, но безуспешно. Как могло случиться, что ребенок, от которого он так и не услышал ни единого приветливого слова, который не бросил на него ни одного благосклонного взгляда, так глубоко проник в его душу? Его теперешняя тоска ничем не походила на муки любви. Это чувство было сильнее и строже: Жиль понимал, что сейчас перевернулась последняя страница его молодости.

Он знал, что никогда не забудет маленького светловолосого дикаря, не пожелавшего даже сидеть у него на руках.

Друзья дошли до места своей последней стоянки, разожгли костер, в котором еще не успели до конца остыть угли, поели и легли, завернувшись в свои одеяла, но так и не произнесли ни слова.

Да и что тут было говорить.

НА ХОЛМАХ ГАРЛЕМА

Несколькими днями позже «Кречет», управляемый Жилем, завершил свое плавание по Гудзону и подошел к Нью-Йорку. За кормой резвились осетры и дельфины, а над мачтами кружили огромные стаи серых и белых голубей.

Чуть не впритирку к изящной бригантине в гавань входили бесчисленные суденышки с короткими широкими парусами; круглые пузики придавали им сходство с суетливыми наседками, а везли на них молоко, яйца, овощи, которым предстояло заполнить на следующий день голодные желудки нью-йоркцев. Между ними лавировали шлюпы из Олбани, груженные строевым лесом или мешками с пушниной. На большинстве из них трепетали под легким майским бризом голландские флаги, потому что из четырех тысяч жителей городка, расположенного вверх по течению от Нью-Йорка, большую часть составляли голландские торговцы, переселившиеся туда больше века назад, как только Нью-Амстердам стал Нью-Йорком и английский правитель заменил знаменитого Петера Стюйвезента, человека с деревянной ногой.

Следы недавней войны быстро стерлись, и вид на окрестности открывался просто чарующий.

Пейзаж слегка портили стены Пэлайседз из красного песчаника да скалистые склоны Хайлендза, в остальном же берега великой реки украшали нарядные фермы в окружении зеленых полей пшеницы и фруктовых садов в цвету, чьим ароматом был напоен прекрасный солнечный день.

— Клянусь бородой Пророка, шевалье, вы стали отличным лоцманом! — с одобрением воскликнул капитан Малавуан, когда изящный парусник, обогнув мыс Манхэттен и поднявшись по Ист-Ривер, с изумительной легкостью пристал прямо против Олд-Слипа. — Скоро вы и вовсе сможете обходиться без меня, — добавил он с грустью.

— Хороший рулевой — одно дело, а хороший капитан — совсем другое. Даже тому, кто прошел огонь, воду и медные трубы, не научиться за несколько недель покорять океан. Этот корабль, дорогой друг, не только мой, но и ваш, а когда я наконец обзаведусь своим поместьем, вам без конца придется водить его в дальние рейсы по моим поручениям. Если, правда, «Кречет» вам еще не надоел.

  32  
×
×