Кречет. Книга IV

Геноцид был столь стремительным и жестоким, что юный испанский священник Бартоломе де Лас Касас, сын одного из сподвижников Колумба, обосновавшегося на острове, пожалел бедных индейцев. Желая спасти остатки погибающего племени, Бартоломе сделал все что мог; это он предложил использовать другую рабочую силу, более привычную к тропическому климату.

Почему бы не привезти сюда африканцев?

Но Бартоломе не спас араваков. Они продолжали гибнуть от непосильного труда или под кнутом. Зато идея его имела огромный успех: на протяжении трех веков вплоть до последней четверти того, который назвали веком Просвещения, бороздили Атлантику корабли, груженные отчаянием и зловонием, высаживая на Карибские острова, в Мексику, во Флориду и, наконец, в Америку целые армии невольников, щедро поливавших потом и кровью плодородные земли, принося своим хозяевам поражавшие обилием урожаи, несметное богатство и не получая взамен ни признательности, ни даже сострадания. В 1517 году на остров, которому позже дадут имя Санто-Доминго, впервые привезли четыре тысячи негров из Гвинеи. За ними последовали еще и еще.

Но золотые рудники истощались, и испанцы пустились на поиски новых. Конкистадоры с Кубы и соседней Испаньолы отправлялись на завоевание Мексики, Перу, однако на золото, которое они выкачивали из-под земли, словно мухи на мед, слетались корсары, флибустьеры, береговые братья, обосновавшиеся сначала в Сан-Кристофе, а затем в Тортю, отделенном от Испаньолы узким морским проливом.

Обширный остров Аити обезлюдел, стал превращаться в пустыню. Индейцев здесь больше не было, испанцев оставалось совсем мало. Тогда флибустьеры перебрались через узкий пролив.

Сначала они занимались морским разбоем, но мало-помалу осели, стали колонистами, плантаторами. Это были по большей части французы, и первым губернатором здесь назначили Бертрана д'Ожерона. Испания пробовала возражать, но по Рисвикскому мирному договору 1697 года ей пришлось окончательно уступить Франции восточную часть острова, переименованного в Санто-Доминго, хотя две трети его все же остались испанскими. Однако вскоре звучащее на французский манер название Сен-Доменг стали распространять на весь остров. Плантации расширялись,

корабли работорговцев все чаще и чаще бросали якорь в Кап-Франсе, крупном городе на севере, или в западном Порт-о-Пренсе, доставляя на Санто-Доминго рабочую силу для производства основных сельскохозяйственных культур острова: сахарного тростника, хлопка, индиго и кофе. С ростом торговли между Африкой, метрополией и островом, ставшим богатейшей из колоний королевства, сколачивались колоссальные состояния.

Обо всем этом Жиль узнал совсем недавно, отчасти от Жака де Ферроне, а в основном из книг, которые он взял с собой на борт. Однако, чем больше он смотрел на черную полоску гор — тут их звали утесами — вырисовывавшихся на фоне звездного неба, тем сильнее чувствовал, как улетучиваются его почерпнутые из справочников знания. Он понимал, что стоит на пороге истинного знакомства с новым краем, для которого понадобятся его собственные усилия, опыт, порой нелегкий. Ему предстоит полюбить не только свои владения — их он уже любил — но и земли вокруг. Только тогда остров ответит ему взаимностью и, как благосклонная женщина, откроет свои тайны — страшные тайны, спрятанные в глубине дремучих лесов, прибежища древних африканских богов, которых перевезли сюда, сами того не подозревая, корабли работорговцев. Богов, которые не снисходили до того, чтобы уберечь, спасти свой народ, но порой жестоко мстили за него.

«Наш край не похож на другие, — шептал ему дворянин с острова, словно боясь, что его услышат. — Смерть принимает тут самые невинные обличия, но ничего не решает. У нас, случается, и мертвецы живут…»

Но едва Жиль, заинтересовавшись, попробовал расспросить его поподробнее, Ферроне вздрогнул, словно очнулся от дурного сна, выпил одним махом свой стакан рома и, снова заулыбавшись, может быть, только чуть более бледный, чем раньше, признался:

«Если я начну пересказывать вам все, что болтают у нас в горах, мы и в несколько дней не уложимся. Имейте лишь в виду, что у рабов своя вера — католические священники ломают зубы, если пытаются ее раскусить — сразу вся латынь из головы вылетает, хоть они и так ее не слишком знают. Правду сказать, им не хватает воображения, однако некоторым пришлось на своем прискорбном опыте убедиться, что в открытом бою богов Вуду не победить.»