70  

Весь мир, казалось, уплывал куда-то. Голоса вокруг Дженнсен слились в единый гул, который прерывали умноженные эхом, пронзительные вопли — там, в ее доме…

Дженнсен.

Знакомый голос, четкий и резкий, прорвался сквозь рокот толпы, привлек внимание. Дженнсен слушала, настороженно, стараясь уловить его тон.

Откажись от своей воли, Дженнсен.

Слова обретали внутренний смысл.

Откажись от своей плоти.

Казалось, ничто больше не имело значения. Никакие ухищрения, что она испробовала в своей жизни, не принесли ей ни спасения, ни безопасности, ни мира. Наоборот, казалось, теперь все потеряно…

— Вот мы и пришли, дорогая, — сказала женщина.

Дженнсен огляделась вокруг:

— Что?

— Вот мы и пришли.

Женщина потянула ее за рукав, и Дженнсен почувствовала, что ее колени коснулись покрытого изразцами пола. Повсюду были люди. Впереди, в самом центре зала, находился квадратный бассейн с водой. Она хотела одного — услышать голос.

Дженнсен. Сдавайся.

Голос сделался резким, требовательным. Он раздувал пламя ее злости, ярости, гнева.

Дженнсен наклонилась вперед, задрожала в приступе бешенства. Где-то в глубине ее сознания, совсем далеко, звучал этот дикий, ужасный голос. И хотя там же, в глубине, таился и запрет прислушиваться к нему, ярость лишала ее контроля над собой.

Сдавайся!

Изо рта у нее вытекла ниточка слюны, повисла, оборвалась… Тяжелое дыхание вылетало из полуоткрытого рта… По лицу катились слезы, падали на изразцовый пол… Она то и дело шмыгала носом. Дыхание стало учащенным. Глаза открылись так широко, что она почувствовала резь. Все тело сотрясалось, словно она пребывала в темном холоде ночного одиночества. И эту дрожь было не унять.

Люди глубоко кланялись, прижимая ладони к изразцовому полу. Она же хотела вытащить свой нож.

И страстно желала услышать голос.

Магистр Рал ведет нас.Нет, это бы не тот голос. Это люди вокруг нараспев и в один голос произносили слова молитвы. Они кланялись все ниже и ниже, пока не начали касаться лбами пола. Какой-то стражник прошел близко, и она, стоя на коленях, тоже склонилась, упирая руки в пол и не в силах сдержать стон.

Трясясь и судорожно вздыхая, дюйм за дюймом, Дженнсен склонялась до тех пор, пока не дотронулась лбом до пола.

Магистра Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас.Это было совсем не то, что она желала. Она желала услышать голос. Она просто вожделела этого. А еще — достать свой нож. Ей хотелось крови.

Магистр Рал защищает нас,— ритмично произносили люди.

Прерывисто, судорожно, передергиваясь, Дженнсен заглатывала воздух, словно пила ненависть. И желала — услышать голос и отправить на свободу лезвие своего ножа. Но руки ее упирались в изразцовый пол.

Она желала услышать голос.

Но слышала только распевную молитву.

В сиянии славы твоей — наша сила. В милосердии твоем — наше спасение. В мудрости твоей — наше смирение. Вся наша жизнь — служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.

Начали смутно припоминаться слова, которые Дженнсен знала в детстве, когда жила во дворце. Маленькой девочкой она произносила их нараспев. Когда мать с дочерью спаслись от лорда Рала бегством, она сделала эти слова запретными.

И вот теперь, когда она нестерпимо хотела услышать голос, требовавший сдаться, почти непроизвольно, дрожащими губами, она начала повторять слова молитвы. Как будто это делал за нее кто-то другой…

Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей — наша сила. В милосердии твоем — наше спасение. В мудрости твоей — наше смирение. Вся наша жизнь — служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.

Ритм произносимых слов наполнил огромный зал, и хотя людей было много, словно бы один голос гулко отдавался в стенах. Дженнсен напряженно прислушивалась, желая услышать другой голос, который был неразлучен с ней столько, сколько она помнила себя. Но этого голоса не было.

И Дженнсен перестала сопротивляться, ее увлек общий порыв. Она отчетливо слышала, как вместе с толпой повторяет слова:

Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей — наша сила. В милосердии твоем — наше спасение. В мудрости твоей — наше смирение. Вся наша жизнь — служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.

  70  
×
×