Уха из золотой рыбки

– Но Лика этого не знала!

– Да, – кивнула Лика, – я думала, ты обо мне заботишься, поэтому и написала с зоны письмо, попросила продукты…

– Дело было сделано, – продолжил полковник, – Лику закатали на длительный срок. Все ясно?

– Нет!!! – закричала я. – Абсолютно не ясно! Кто убил Настю и Асю? Почему? И главное!!! Из-за чего Воротников возненавидел Лику, что их связывало?

– Ну Настя погибла из-за своего собственного характера, – протянул Дегтярев, – она потребовала от Воротникова немедленно жениться на ней. Лев Николаевич принялся выкручиваться, и тогда Настя решила его шантажировать. Заявила: «Имей в виду, если не распишемся, пойду в милицию и расскажу про Лику».

– Тебе не поверят, – попытался сопротивляться Воротников, – свидетелей нет.

– А вот и есть, – отрезала Настя, – Ася! Та, что подносила бутылку с кокой.

Про Димку Кулака она предусмотрительно умолчала, потому что не хотела, чтобы Воротников узнал про присвоенные доллары.

Лев Николаевич побледнел, но тут же сказал:

– Конечно, мы поедем в ЗАГС, возьми эту Асю завтра с собой ко мне в гости. Давай позовем ее свидетельницей! Хочу с ней познакомиться.

Настя ликует, наконец-то ей удалось заарканить богатого папика. Настя с Асей приходят в урочный час к профессору, тот, слегка напоив их, начинает вести разговор о свадьбе, медовом месяце, подвенечном платье… Глупые девчонки хихикают, потом профессор предлагает покататься, в великолепном настроении дурочки садятся в машину, едут к МКАД, и тут автомобиль «ломается», не доехав до Кольцевой магистрали пару метров, в тихом, безлюдном месте. Ни Настя, ни Ася водить не умеют.

– Черт! – восклицает Лев Николаевич. – Ну-ка, девочки, подтолкните, сейчас заведется.

Глупышки охотно выполняют просьбу, упираются руками в багажник, и… Воротников дает полный газ, машина резко катит назад, профессор переезжает девчонок, потом для верности проезжает по телам еще раз. Идет сильный дождь, на улице темно, свидетелей никаких. Лев Николаевич сбрасывает труп Насти в овраг, а тело Аси отвозит за несколько километров и оставляет в кустах с другой стороны дороги, затем выкатывает на МКАД и исчезает. Он абсолютно уверен, что свидетелей больше нет. Про Диму Кулака профессор узнать не успел. Настю нашли утром, Асю через день, никто не связывает их дела в одно.

– Ужасно, – прошептала Зайка, – но при чем тут Лика?

– Это другая история, – сухо сказал Дегтярев, – не менее ужасная, чем первая.

Он помолчал, потом повернулся ко мне:

– Помнишь, Лика рассказывала тебе, как ее отец, Степан Иванович, рассвирепел из-за пустяка, спор о том, следует ли расстреливать преступника Воротникова?

– Да, – кивнула я.

– Так вот, тот Воротников, Николай Михайлович, отец Льва Николаевича. Николай Михайлович торговал валютой, его поймали и расстреляли, – со вздохом пояснил полковник. – С детства перед Львом Воротниковым открывались потрясающие перспективы. Дом – полная чаша, любящие родители. К тому же у юноши очень светлая голова, он талантлив, и… все рушится в одночасье. Отец расстрелян, мать умирает от инфаркта. В ординатуру Льва, несмотря на блестящий, «золотой» диплом, не берут, его не принимают на приличную работу, не дают написать кандидатскую диссертацию, приходится сидеть в лаборатории у идиота, который выдает открытия Воротникова за свои, в общем, мрак, который рассеивается лишь после падения коммунистического режима. Лев Николаевич большую часть своей жизни страстно мечтал отомстить тем, кто лишил его всего, и… отомстил.

– При чем тут Лика! – взвыла я. – При чем, а? Она ведь не имеет никакого отношения к расстрелу Николая Михайловича!

Дегтярев принялся теребить край пледа, потом с несвойственной ему робостью спросил у Лики:

– Сказать им?

– Да, – кивнула подруга, – чего уж там! Говори!

– Отец Лики, Степан Иванович Подуйветер, был исполнителем приговоров.

– Кем? – обалдела я.

– Человеком, который расстреливал, вернее, как тогда говорили, исполнял высшую меру наказания, – тихо ответил Дегтярев. – Таких людей было всего несколько в советской России, работали они в условиях абсолютной секретности, ездили по тюрьмам и приводили в действие приговоры.

– Не может быть, – прошептала я, – я читала, что это делал взвод солдат, у которых, через одного, имелось заряженное ружье, никто не знал, у кого боевой заряд!

– Глупости, – отмахнулся полковник, – работал один исполнитель. Перед казнью он тщательно готовился, читал дело, проникался правильными чувствами к приговоренному, понимал, что суд наказал преступника справедливо, и получал табельное оружие.