Профессия: ведьма

– Не хватало еще в прямом! – Я посмотрела на Лёна, и мне стало смешно. Пристыженный взгляд, как у кота, снявшего сливки с молока и получившего скалкой по лбу. На одежде бурели подсыхающие пятна. – Очень больно?

– Я же говорю – царапина.

– Выходит, мне можно не извиняться?

– А за моральный ущерб? – хитро прищурился Лён.

– Отлично! Начинай, я слушаю.

– Ничего себе! Чуть не угробила, а еще и хамит, – возмутился вампир, вытирая пальцы платком. Честно говоря, я думала, что он их оближет.

– Ты первый начал!

– А что я такого сделал?

Препираясь и настаивая на сатисфакции, мы как-то незаметно помирились.

– Ну ладно, я не очень-то жалую людей, – наконец признался вампир. – О каком доверии может идти речь, если ежемесячно Стражи Границы вылавливают в осинниках до десятка подозрительных типов в кольчугах из осиновой коры, крест-накрест увешанных плетенками чеснока? Вряд ли они ходят в догевские леса по грибы. Причем тут, позвольте спросить, чеснок? Почему не лук, морковь или, скажем, репа? Странно, что никто еще не сообразил промышлять нас при помощи заточенных корневищ хрена, выкопанного в полнолуние черной бесхвостой собакой.

– И какое наказание предусматривается за издевательство над животными?

– Чеснок конфискуем. Вместе со штанами. И скатертью дорожка!

– Неудивительно, что о вас идет дурная слава, – заметила я.

– Смешно сказать, – продолжал справедливо негодующий Лён, – за все время существования Догевы на ее полях не взращено ни единой головки чеснока. И тем не менее мы экспортируем его в девять суверенных королевств! Через подставных лиц, конечно. Одна запоминающаяся плетенка, перевитая серебряной проволокой, возвращалась к нам четыре раза, пока не сгнила. А о круговороте кинжалов, крестов и девичьих слез в склянках можно написать целый трактат.

Вампир досадливо тряхнул головой и поморщился:

– И наоборот… Какие-то экзальтированные девицы… Обнаженные, толпами. Мол, испей меня, хочу жить вечно. На Стражей кидаются, предлагают неприличное. Ребята уже отказываются поодиночке дежурить – боязно.

– Придумываешь! – расхохоталась я.

– Ничуть.

Я тут же представила легион простоволосых, босоногих девиц, с пронзительными воплями настигающих запыхавшегося, затравленно озирающегося Лёна. На этом мое воображение не угомонилось и поместило меня в тройку лидеров, с сачком в руке.

– Не смешно, – вполголоса буркнул вампир.

– Ты о чем?

– Я говорю, Стражам не до смеха. Сражаться с женщинами как-то неприлично, удовлетворить их просьбы – нереально. Не понимают, истерички, что бессмертие – не бешенство, при укусах не передается.

– Обнаженные, говоришь? – задумчиво протянула я. – А вы их крапивой по ягодицам. Тоже целебная штука, иммунитет укрепляет. Покажи-ка мне свой лоб.

– Да брось, и так заживет.

– Ну, все-таки… ничего себе!

Под моим изумленным взглядом края раны потянулись друг к другу, как живые, порез быстро укорачивался, смыкая рассеченную кожу. Вскоре о бесследно исчезнувшей ранке напоминали только бурые потеки на лбу и левой щеке.

– И что, так всегда?

– Почти, – уклончиво ответил вампир, смачивая слюной платок и между разговором оттирая с лица засохшую кровь. – А что в этом необычного? Мне рассказывали о рыцаре, которому дракон откусил левую руку, после чего не погнушался проглотить ее вместе с железной перчаткой и шипастой булавой. Говорят, рыцарь отличался редкостной выдержкой и, воспользовавшись паузой, во время которой дракон сосредоточенно давился конечностью, отсек рукоеду голову. А может, чешуйчатый издох от несварения желудка. Как бы то ни было, за тридцать с лишним лет рыцарь успел привязаться к откушенной руке, и не пожалел сил и здоровья, извлекая ее из драконьего желудка. Быть может, он хотел засушить ее на память и подарить возлюбленной в знак нерушимости своей клятвы – дескать, рука в виде аванса, а там и сердце приложится, но кто-то, не шибко умный, посоветовал рыцарю обратиться к магу. На предмет приращения. Дело происходило зимой, и рыцарь, завернув изрядно потрепанную кисть в плат со льдом, почти две недели вез ее до ближайшего города. На одной из ночевок кисть украли, приняв за звонкую наличность. Отбежав достаточно далеко, воришка развернул платок и с диким воплем выкинул руку в прорубь. Спустя трое суток рука выплыла у мельничной запруды, до смерти напугав баб, полоскавших белье. Несколько часов подряд мельник с двумя добровольными подручными шарили баграми в запруде, отыскивая безрукое мертвое тело. Нашли целых две штуки, мужское и женское, в очень плохом состоянии. Осенний паводок смыл их с деревенского кладбища…