Профессия: ведьма

– Принести тебе щей, Костюшенька? – засуетилась бабка. – Сейчас сбегаю разогрею…

Кощей дверью хлопнул – у Прасковьи Лукинишны миска на подносе так и подскочила, плеснула супчиком.

А запах-то от кушаний в щелку проскользнуть успел, перебил чародеям настроение рабочее, из покоя выманил.

Расстаралась стряпуха – стол от яств так и ломится, в центре лебедь печеный яблочко в клюве держит, в бутыли обомшелой вино столетнее, янтарное, играет.

У Финиста слюнки потекли.

– Люблю я к Кощею в гости ходить! В кои-то веки попотчуюсь всласть, а то мою скатерть-самобранку моль побила, и как раз то место, где при развороте водка являться должна, вот горе-то!

Ворон бровь седеющую поднял, на меня с хитринкой глянул:

– Что водка, вот ежели мне Василиса из своих рук чарку уксуса поднесет, слаще меда покажется!

Вольг его локтем подталкивает:

– Ты на чужих жен поменьше засматривайся, старый пень, а то как бы в Кощеевой руке мед уксусом не обернулся!

«Да, – думаю, – с такими шутниками без привычки за стол садиться боязно, – так-от подтрунивая, засмущают до смерти». Притулилась тихонечко рядом с мужем – он, знаю, в обиду не даст.

Чародеи вино столетнее по чашам разлили, за хозяина да хозяйку подняли, как обычай того велит.

Финист чашу осушил – пуще прежнего развеселился, мужу моему подмигивает:

– А знаешь ли ты, Кощей, что опосля седьмой свадьбы, да еще на Василисе-красе, прошел в народе слух, будто сила твоя – в яйцах?!

Я пирожок жевала – поперхнулась. Прасковья Лукинишна меня по спине хлопает, Финиста бранит:

– Да как у тебя, окаянного, язык повернулся – таку непотребщину при дитятке безвинном ляпнуть! Не слушай его, Василисушка, он охальник известный, при нем и покойник в гробу покраснеет да сам крышкой накроется!

Вольг да Ворон хохочут безудержно, Кощей сквозь смех друга журит:

– Ты, Финист, завсегда найдешь чем нас потешить, за столом тем паче…

– Я-то тут при чем? – оправдывается Финист, а у самого глаза хитрющие! – Народ придумал, с народа и спрашивай! Наш народ на выдумки горазд, вон давеча купец заморский на привозе шапкой-невидимкой торговал, таку цену непомерную заломил, что простой люд три дня приценивался и отходил, покуда нужный богатей не сыскался, поп тутошний. Купил шапку, надел – и прямиком в женскую баню! А она там от пара возьми да отсырей – известное дело, механизм тонкий, забарахлила… От-то визгу было!

Прасковья Лукинишна ему скорей ребрышек бараньих на тарелку кладет:

– Накось, погрызи, коль свой язык без костей!

Откушали чародеи, потолковали о пустячном, по три чарки вина выпили и давай куда-то собираться. А на дворе уж ночь глухая, звезды зажглись, месяц рожки выпростал.

– Ну, Василиса, пожелай своему мужу удачи, да и нам заодно, – говорит Ворон, первым из-за стола вставая. – Она нам сегодня дюже понадобится, – придумал Кощей, как Марью Моровну сыскать, только для того цельную ночь всем вместе колдовать надобно, а наутро первый луч солнечный нам ее логово последнее и укажет.

Прасковья Лукинишна тут же запричитала:

– Куда ты, Костюша, пойдешь на ночь глядя, там уже роса взялась, не ровен час, ноги замочишь!

– Небось не сахарный, не растают ноги-то, – сквозь зубы цедит Кощей. – Ты лучше за Василисой приглядывай, займи ее чем на кухне, чтобы при тебе была. А тебя, Черномор, пуще того прошу – не спи ночь, покарауль у дверей недреманно. Чует мое сердце – прознал душегубец, что этой ночью вся колдовская сила при мне будет, попробует самолично в терем взойти.

Черномор нахмурился, кулаком стиснутым себя в грудь широкую ударил – только звон от кольчуги пошел.

– Муха не пролетит!

Кощею от того не легче.

– Ты, на мух отвлекаясь, бирюка не пропусти! Не тебе, Вольг, в обиду сказано…

– Да какие там обиды! – усмехается чародей. – Моя слава вперед меня бежит, да и за коня среброгривого, берендейского, по-хорошему мне бы одному надо было ответ держать…

Ой, чую, что-то тут неладно!

– Погоди, неужто от колдовства вашего в обереге сила иссякнет?

Повинился муж:

– Не иссякнет, а отозвал я ее временно, до первых петухов; кто его знает, как там у нас дело обернется, – каждая крупица сгодится.