Глубины земли

Но они все равно понимали, что он поступил правильно. Разные повседневные заботы — это одно, а бить ребенка — это совершенно другое. И выбора у них не было.

На этот раз вожжи держал Коль, и Анна-Мария предпочла сидеть на облучке вместе с ним.

— Вам следовало бы поспать, — устало заметил он.

— Отоспимся, когда приедем домой, — высокомерно сказала она. Неужели она будет спать в такой важный для себя момент?

Но они не говорили друг с другом, они слишком устали, хотя в головах и роилось множество мыслей. Они просто сидели и чувствовали близость друг друга, иногда обменивались взглядами и загадочно улыбались, и когда отводили глаза, на губах все еще блуждала эта улыбка. Это было великолепно, так спокойно! И Анне-Марии не хотелось, чтобы что-то изменилось сейчас!

Когда они добрались до Иттерхедена, уже стемнело. Маленькая девочка заснула, и ее внесли в дом Клары на руках.

Коль проводил Анну-Марию до двери. Чтобы удостовериться, что на нее никто снова не нападет, так он сказал.

Не хотелось говорить «Спокойной ночи и спасибо за сегодняшний вечер!». Они несколько раз начинали, но так и не могли заставить себя произнести эти слова. Они просто стояли, онемев, как будто в них ударила молния, и на самом деле воздух вокруг них был заряжен, как в грозу. Во всяком случае, Анне-Марии так казалось, и у нее было ощущение, что Коль тоже испытывает нечто подобное. Оба они не слишком часто имели дело с противоположным полом: между ними возвышались горы из разных помех, они чувствовали себя совершенно беспомощными. Неприятное предостережение все время звучало в ушах Анны-Марии, и она безуспешно пыталась его игнорировать.

— Тихо, — прошептал Коль. — Кто-то идет!

Они уже вполне могли пожелать друг другу спокойной ночи и разойтись, но не хотели этого. Коль потянул ее за собой в тень крыльца, Анна-Мария видела, как глаза его сверкают, он легонько обнял ее за плечи.

Из тени осторожно выбралась какая-то парочка и остановилась у стены сарая прямо наискосок через улицу. Приглушенное бормотание. Тихий чувственный смех. Анна-Мария видела лишь только темные тени на стене.

Женщина еле слышно фыркнула.

— Лисен, — прошептал Коль в ухо Анне-Марии.

Ее глаза расширились. Что Лисен делает здесь, внизу, в деревне?

Что это развевающееся, белого оттенка? Нижняя юбка? Низкий, гортанный смех женщины. До краев полный сладострастия. Как странно они стоят!

Тишина.

— Я не хочу, — в ужасе прошептала Анна-Мария и спрятала лицо в темно-синий свитер Коля. — Пойдем!

— Сейчас нельзя, — прошептал он ей в ухо и прижал к себе так, чтобы она ничего не видела.

Но Анна-Мария слышала. Ей было отвратительно, что приходилось слышать такие интимные вещи, ей была отвратительна женщина из высшего общества, которая днем была слишком хороша, чтобы разговаривать с рабочими, но которая совокуплялась с ними с наступлением темноты. Она пыталась не слышать, но не могла.

Тишина, нарушаемая лишь чувственными сладострастными звуками, издаваемыми женщиной… Учащенное дыхание мужчины, шуршание одежды, толчки о стену… Пальцы Анны-Марии вцепились в руки Коля, она уткнулась лбом ему в грудь. Она крепко сжала губы и страдала.

Дыхание Лисен перешло в какие-то всхлипы, она постанывала, все было так, как будто там, всего в нескольких метрах от Коля и Анны-Марии, был совершеннейший хаос. Толчок в стену, протяжный, полный наслаждения и расслабленный стон женщины и прерывистое дыхание мужчины.

Ни слова не говоря, он пошел прочь от нее, а она побежала в сторону усадьбы и исчезла.

Несколько секунд он стоял прямо посреди дороги. «Чертова потаскуха», — пробормотал он, и Анна-Мария увидела, что это был Сикстен. Он пошел к баракам.

Анна-Мария не могла вымолвить ни слова. Она высвободилась из рук Коля, ей казалось, что она вот-вот под землю провалится от стыда.

И не из-за только что увиденной парочки и ее занятий, но, возможно, из-за того, что она сама ощущала какую-то сладкую боль там, где ей вообще не следовало сейчас ничего чувствовать.

Ее возбудило не непристойное поведение этих двоих. А мысль о Коле. О Коле и о ней самой… То, что она только что увидела, было отвратительно. Это не имело ничего общего с Колем и с ней. Но, все равно, это воздействовало на нее самым непостижимым образом!

Ей было очень стыдно.