Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ

Ему было известно: если долго ждать и горячо желать…

Они придут, сядут, поздороваются с ним, как обычно: мать поцелует в щеку, отец схватит за руку и крепко сожмет, в конце концов громкие приветствия поутихнут, и тогда можно будет начать прощальный ужин в ресторане этого заштатного городка.

Прошло две минуты. Он слышал, как тикают часы на запястье. И больше ничего. Прошла еще минута. Он сосредоточился. Начал молиться. Сердце билось совсем тихо. И опять ничего.

Еще минута. Он прислушивался к своему дыханию. Показалось: вот сейчас. Сейчас, черт возьми. Давайте же!

Сердце у него запрыгало.

Дверь в зал открылась.

Не поднимая головы, не открывая глаз, он затаил дыхание.

Кто-то направлялся к его столику. Кто-то остановился. Кто-то смотрел на него сверху.

– Я уж думала, мы никогда больше не дождемся от тебя приглашения на ужин, – сказала ему мать.

Когда он открыл глаза, она как раз наклонилась поцеловать его в висок.

– Сколько лет, сколько зим! – Отец схватил его за руку и крепко пожал. – Как жизнь, сынок?

Сын вскочил, едва не опрокинув бокал.

– Отлично, пап. Привет, мам! Садитесь, что же вы, садитесь, прошу вас!

Почему-то они так и остались стоять. Все в замешательстве смотрели друг на друга, будто оглушенные, пока…

– Да не волнуйся, тут все свои, – сказала мать. – Что ж ты так долго нас не звал? Ведь…

– Много воды утекло, сын. – Отец все еще сжимал его руку стальной хваткой. Он подмигнул, словно уверяя, что не в обиде. – Мы все понимаем. У тебя дел по горло. Ты в порядке, сын?

– В порядке, – ответил сын. – Только… соскучился! – Тут он порывисто прижал к себе их обоих, потому что на глаза навернулась влага. – А вы… – он осекся и покраснел. – Я хочу сказать…

– Не смущайся, сынок, – сказал отец. – У нас все нормально. Поначалу пришлось туговато. С непривычки. Как, черт возьми, это выразить словами? Никак, поэтому и не буду…

– Джордж, умоляю, хватит болтать, распорядись насчет столика, – вмешалась мать.

– Это и есть наш столик, – сказал сын, указывая на свободные места. Он вдруг сообразил, что не зажег свечу, и дрожащими руками сделал это сейчас. – Садитесь. Выпейте вина!

– Твоему отцу пить вредно… – начала мать.

– Ей-богу, – сказал отец, – теперь это не имеет никакого значения.

– Совсем забыла. – У матери возникло странное ощущение, будто она только что примерила новое платье и заметила, что все швы морщат. – Все время забываю.

– А другие забывают, что живут! – Отец рассмеялся в голос. – На восьмом десятке люди просто перестают это замечать. Забывают сказать: черт побери, ведь я жив! В данном случае ты точно так же…

– Джордж, – перебила мать.

– Ничего удивительного, – продолжал отец, устраиваясь за столом раньше жены и сына. – Пока человек еще не родился на свет – это одно состояние, пока живет – второе, а уж после – третье. И не надо стесняться говорить вслух: эй, я на первой отметке, я на второй! Ничего не попишешь, мы теперь – на третьей и, как твоя мама призналась, иногда об этом забываем. Зато я могу пить, сколько влезет!

Он разлил вино и залпом осушил свой бокал:

– Недурно!

– Разве ты можешь судить? – вырвалось у сына, но он тут же прикусил язык.

К счастью, отец этого не расслышал и похлопал по сиденью стула:

– Садись, ма!

– Не говори мне «ма». Меня зовут Элис!

– Садись давай, Ма-Элис!

Мать осторожно присела на стул по одну сторону от него, а сын – по другую.

Только сейчас, когда все немного успокоились, сын как следует рассмотрел, во что одеты родители.

Отец пришел в твидовом пиджаке, в брюках-гольф и ярких гетрах с орнаментом. Апельсинового цвета туфли до блеска начищены, вокруг шеи повязан галстук – черный в оранжевую полоску, на голове кепи с широким отворотом, вроде бы из коричневого твида, совсем новое.

– Шикарно выглядишь, отец. И ты, мам…

Мать выбрала для такого случая элегантное пальто из тонкого серого кашемира, синее с белым шелковое платье и голубой шарф. Ее костюм довершала шляпка-колокол, какие носили стареющие модницы, прикрепляя рубиновыми булавками к безупречным локонам.

– Где я мог видеть эту одежду? – спросил сын.

Не дождавшись ответа, он вспомнил: на любительской фотографии, сделанной на лужайке у дома то ли в День поминовения²⁶, то ли в День независимости, четвертого июля, много лет назад. Они с братом, одетые в короткие брюки, курточки и кепки, исподтишка щипали друг друга, а сзади стояли родители, щурясь навстречу солнцу, которое навсегда осталось в том полуденном небе.

---