– Год рождения?
– 1982-й, нет, 1984-й.
Порывшись в картотеке, женщина-робот выкинула бумажку. Отойдя в сторону, я изучила ее – бланк на передачу вещей и продуктов. Сверху красной ручкой проставлена цифра 100. Словоохотливые товарищи по несчастью сообщили, что это номер камеры. Тут же обнаружились родители сокамерников. Я смотрела на них с изумлением. Еще один удар по самомнению – всегда считала, что в тюрьме одни бандиты и родственники у них соответственные. А тут стояли просто несчастные, издерганные люди, такие же, как я.
С треском распахнулось еще одно окно, оттуда раздался голос:
– Павлова!
Какая-то вспотевшая женщина поволокла к окну баулы. Я исхитрилась оказаться у окошка раньше.
– Простите, дали бланк, а продуктов нет, как…
– Передачи до трех, – отрезала блондинка, как две капли воды похожая на предыдущую.
– Но у меня спецразрешение, – нагло заявила я и протянула ей 100 долларов в конверте.
Бросив быстрый взгляд внутрь конверта, блондинка расцвела и повела себя загадочно.
– Надо сразу говорить, что у вас разрешение врача на спецпередачу, – пролаяла она грубым голосом, улыбаясь во весь рот. – Возьмите и заполните.
И она сунула мне бумажку. Я отошла к окну и прочитала записку: "15.00, передача для обслуги, позвать Марину Кашину".
В три часа дня, с сумкой, набитой продуктами, я вновь стояла в том же зале. Народу не было. Окошки закрыты, полная тишина. Внезапно в самом конце открылась маленькая дверца.
– Тебе чего, мамаша? – спросила высунувшаяся голова.
– Передача для обслуги, позовите Марину Кашину.
Голова понимающе кивнула. Через несколько секунд окошко отворилось, и появилась третья блондинка. У них что, белокурые волосы с кудрями – признак профессиональной пригодности?
– Давай, – коротко сказала Марина. Я вывалила перед ней груду вещей и продуктов.
– Дезодорант не возьму, – отрезала стражница.
Я быстро протянула ей следующий конверт. Дезодорант перекочевал в мешок, а с ним и запрещенный одеколон, сосиски и многое другое.
– Давай маляву, – требовательно велела служительница.
– Что? – удивилась я.
– Маляву, ну записку, не понимаешь? Пришлось нацарапать пару слов на протянутом обрывке бумаги.
– Жди, – раздался короткий приказ. Минут через сорок окошко снова приоткрылось.
– На! – Мне в руки упала записочка.
Я прочитала ее на улице: "Продукты получил, все в порядке. Денис". Внизу другим почерком написано: "Вторник, 15.00, передача для обслуги. Елена 3верева". Значит, во вторник, через неделю, можно повторить передачу. Да, шорох зеленых купюр решает в родном Отечестве все.
Из тюрьмы я отправилась к Жене Яшину. Когда-то, сто лет тому назад, мы учились в одном классе, и конопатый Женька бессовестно списывал у меня уроки. Теперь он превратился в дородного Евгения Андреевича, преуспевающего и жуликоватого заведующего адвокатской конторой. В ответ на мои просьбы он в ужасе замахал веснушчатыми руками:
– Нет, ни за что на свете.
Я вздохнула, эти слова слышала уже не в первый раз. Есть у меня свои аргументы – коллекция портретов американских президентов. Пришлось просидеть у Женьки часа четыре, но к вечеру я была обладательницей бесценных адвокатских удостоверений и одного волшебного телефона.
Ночью связалась с Оксаной:
– Позовите Дениса, пожалуйста.
– Он уехал на рыбалку.
Так, значит, все идет по плану. На следующий день утром мой путь лежал к киностудии "Мосфильм".
Потолкавшись в бесконечных павильонах, я нашла нужного человека – гримера Леню Золотова. Тот, правда, сначала тоже пытался отнекиваться, но "сумма прописью" решила все.
ГЛАВА 8
Следующий день завершился коротким визитом в однокомнатную квартиру в одной из новостроек Москвы. Парнишка, открывший дверь, невысокого роста, белобрысый, тянул лет на 17, хотя я точно знала, что за его плечами 12 лет отсидки по зонам и тюрьмам.
– Ты, что ль, мамаша, от Евгения Андреевича? – зевая, спросил хозяин.
– Я.
– Ну, проходи!
Следующие два часа мы торговались и договаривались, и где-то в десять часов вечера был вызван Леня Золотов.
С собой гример принес небольшой чемоданчик. На столе ждала фотография Дениски, сделанная год назад для выпускного альбома.
– Сначала волосы, – защелкал ножницами Леня – там, конечно, не очень светло, но все же, все же…
Он старательно оттенил прическу какой-то краской.
– Здорово, – одобрила я.