14  

— Вам не больно? — спросил он.

— Ничуть, — сияя улыбкой, ответил Бодуэн. — И в этом нет моей доблести. Просто я ничего не чувствую. Я заметил это не так давно. Меня даже огонь не обжигает! Разве это не чудесно?

— В самом деле, чудесно...

Больше Гийом Тирский не добавил ни слова, но было заметно, как он побледнел. Перевязав рану Бодуэна, он отправился к королю Амальрику. В тот же вечер королевский медик осмотрел мальчика, но не решился огласить диагноз. Королю пришлось припереть его к стенке, чтобы он, наконец, осмелился признаться, чего опасается: он боялся, что наследник престола, светлое дитя, поражен ужаснейшей из всех болезней, той, перед которой в страхе отступают даже самые храбрые, — проказой.

Врач был достаточно знающим для того, чтобы ему поверили. Убитый горем отец тем не менее себе не изменил и решил не сдаваться. Он созвал со всех концов страны, хотя и под покровом тайны, ученых, лекарей, священников и знахарей. Бодуэна повели к реке Иордан в надежде, что повторится чудо, совершенное некогда пророком Елисеем, исцелившим прокаженного военачальника 21. Его семь раз окунули в реку, — и все напрасно! Кроме того, Бодуэна собирались повезти в Тур, на могилу Святого Мартина, где получили исцеление прокаженные, и, разумеется, отец и сын долго молились у Гроба Господня. Ничего не помогло. Чувствительность у ребенка не восстановилась, больше того — на теле у пего появилось темное пятно. Однако Амальрик не желал сдаваться и не прекращал надеяться на исцеление своего сына. Отправившись на завоевание Египта, он услышал, как превозносят одного удивительного врача. Его называли Моисеем-испанцем, потому что он прибыл из Кордовы, города ученых, откуда его изгнала победа черных воинов Юсуфа, но прославился он под именем Маймонида. Амальрик велел привести его, а затем под надежной охраной доставить в Иерусалим, чтобы он смог осмотреть Бодуэна. Вернувшись к Амальрику, он произнес тот же приговор, что и другие: это действительно была проказа; но, если он не знал средства, которое совершенно исцелило бы от нее Бодуэна, ему все же известно было растительное снадобье, способное отдалить разрушения, которые несла с собой болезнь. Речь шла о масле, извлеченном из семечек плода, называемого «коба» или «анкоба», который собирали в сердце Африки, в окрестностях Больших озер. Он нарисовал это растение и отдал рисунок королю.

— Если ты можешь послать караван в те края, я приготовлю для твоего сына это масло 22, но путь туда долог, а бальзама понадобится много, и он со временем портится...

— Можешь ли ты научить моего врача готовить это снадобье или это секрет?

— Хороший лекарь с этим справится.

— Тогда я пошлю караван.

Караван ушел и вернулся, бальзам был приготовлен. Болезнь удалось приостановить на многие годы, но это по-прежнему оставалось тайной. Бодуэн рос и развивался без всяких отклонений. Однако в его окружении оставалось совсем немного людей, и король Амальрик, под предлогом, что приобщает его к управлению страной, держал сына в некотором отдалении от всего, что было им особенно любимо. Не подпускал он его и к маленькой сестренке, Изабелле. Дело в том, что Амальрик, желая упрочить политические связи с византийским императором, женился вторым браком на одной из его племянниц, Марии Комнин, которой к тому времени, когда греческие корабли в августе 1167 года доставили ее в Тир, не исполнилось еще и пятнадцати лет. Год спустя родилась Изабелла, и никто не видел более прелестного дитя. Впрочем, и мать ее была прекрасна, словно цветок, у нее были самые красивые черные глаза на всем свете. Она была робкой, кроткой и любящей — полная противоположность Аньес, бывшей жене, — и царственный супруг нежно ее любил. Бодуэн, лишившийся возможности видеться с родной сестрой, Сибиллой, которая воспитывалась теперь в монастыре Святого Лазаря в Вифании, где настоятельницей была ее двоюродная бабушка Иветта, сильно привязался к Изабелле, и, пока не проявилась его болезнь, прибегал к ней по десять раз на дню. Я разделял его чувства, потому что невозможно было не любить эту очаровательную девочку.

Однако, заболев проказой, Бодуэн — от него недолго скрывали диагноз — должен был отдалиться от сестры. Королева Мария, очень любившая Бодуэна, но смертельно боявшаяся его болезни, поддержала его в этом, и теперь вести доставлял я. Я приносил королеве письма, которые она сжигала после того, как прочтет, и отвечала на них ласково, стараясь скрыть за нежностью жалость, которую принц отверг бы. Я был так искренне, так безраздельно предан ему, что мне казалось совершенно естественным ничего не менять в нашем образе жизни, оставаться рядом с ним и делить с ним каждый час существования, которое с годами должно было становиться все более мучительным. Мы играли в разные игры: в шары, в шахматы, — он был очень сильным игроком, — а когда бывали в Яффе, то вместе плавали в море, к которому его влекло, поскольку ему казалось, будто в соленой воде он очищается.

  14  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×