Десятое Правило Волшебника, или Призрак

К нему снова вернулась коварная улыбка.

– То же самое, что делаешь ты – оцениваешь всех, кто может стать твоим противником. И не пытайся убеждать меня, что не делаешь этого. Я вижу, как твой взгляд застывает на оружии, оценивает планировку помещений, позиции людей, укрытия и маршруты для побега. Ты все время ищешь возможность, всегда следишь, всегда думаешь, как справиться с теми, кто стоит у тебя на пути. Джа-ла очень похожа на это. Эта игра тренирует стратегическое мышление.

– Я видела, как играют в нее. И могу сказать, что стратегия в ней не самое главное, в первую очередь эта игра тренирует жестокость.

– Ну, если тебя не привлекает стратегия, – сказал он с самодовольной ухмылкой, – тогда ты без сомнения будешь наслаждаться, наблюдая, как напрягаются и борются друг против друга потные мужчины. Большинство женщин любят смотреть игру ради этого. Мужчин больше привлекает стратегия, как выигрывается или проигрывается состязание, возможность поболеть за свою команду, представить себя на месте игроков; женщинам нравится наблюдать полуголые тела и лоснящиеся от пота мускулы. Они любят видеть победу сильнейших мужчин, мечтают быть желанными для победивших героев и планируют способы сделать себя доступными для них.

– И то и другое не представляет для меня интереса. И жестокость, и бессмысленное спаривание.

Он пожал плечами.

– На моем языке Джа-Ла Д’Йин означает «игра жизни». А разве жизнь не борьба… не жестокое и грубое состязание? Состязание людей и полов? Жизнь, подобно Джа-Ла Д’Йин, это жестокая борьба.

Кэлен знала, что жизнь могла быть жестокой, но знала и то, что жестокость – не главное в жизни и не ее цель, и что состязание полов не было столкновением противников, а означало сближение в общей работе и наслаждении жизнью.

– Для таких, как ты, – да, – сказала она. – И в этом одно из отличий между мной и тобой. Я использую насилие лишь как последнее средство, лишь тогда, когда требуется защитить мою жизнь, мое право на существование. Ты же используешь насилие и жестокость как метод исполнения своих желаний, даже самых обыденных, потому что, за исключением силы, у тебя нет ничего заслуживающего внимания, чтобы предложить взамен того, что ты хочешь или в чем нуждаешься, – включая и женщин. Ты отбираешь, а не заслуженно получаешь.

Я выше этого. Ты не ценишь жизнь и не ценишь ничего, что в ней есть. А я ценю. Вот почему тебе приходится сокрушать вокруг все доброе и ценное – потому что это раскрывает никчемность твоей жизни и показывает, путем контраста, как, ничего не создавая, ты попусту расточаешь свое существование.

Вот почему ты и другие, подобные тебе, ненавидят таких, как я, – потому что я лучше тебя, и ты знаешь это.

– Подобное убеждение как метка грешника. Посчитать свою собственную жизнь имеющей значение и смысл есть преступление как против Создателя, так и против твоих собратьев.

И только она взглянула на него, он выгнул бровь, изображая предостерегающий взгляд, и наклонился к ней чуть ближе. Он поднял толстый палец – украшенный отнятым у кого-то золотым кольцом – прямо перед ее лицом, отмечая важный момент, словно учил эгоистичного и своевольного ребенка, едва избежавшего заслуженной порки.

– Братство Ордена учит нас, что быть лучше, чем кто-то конкретный, означает быть хуже каждого.

Кэлен никак не могла отреагировать на столь вульгарную идеологию. Этот благочестивый постулат пустопорожней веры предоставил ей неожиданное и истинное проникновение в бездну натуры варвара и в мстительную природу самого Ордена. Это концепция, сама же опровергающая то основание, на котором она построена, – что жизнь имеет право существовать ради самой себя – с целью оправдать убийства ради абсолютно притворных убеждений Ордена относительно правильного понимания общего блага.

Этим примитивно сконструированным иррациональным догматом он просто и непреднамеренно разоблачил все и вся.

Это объясняло порочность всех его побуждений и главных эмоций, управляющих поведением этих людей-чудовищ, огромными массами, собранными вместе и готовыми убить любого, кто не подчиняется их убеждениям. Это был догмат, отрицающий цивилизацию и прославляющий дикость как способ существования и требующий постоянной жестокости, чтобы уничтожать любую достойную идею и человека, который ее принял. Это было учение, привлекающее в свои ряды воров, желавших считать себя добродетельными, убийц, жаждущих священного оправдания крови невинных жертв, что насквозь пропитала их души.