Незабудки для тебя

Почти до самого рассвета гремела музыка и раздавались тосты. Ближе к утру гости начали разъезжаться по домам. Некоторых — и не только детей — к машинам пришлось нести.

Деклан стоял на ступенях парадного крыльца, глядя, как отъезжают последние автомобили. Небо на востоке побледнело. Вдали на небе, у самого горизонта, одна за другой меркли звезды.

Близился новый день.

— Ты, наверное, устал, — проговорила Лина. Она стояла на галерее, у него над головой.

— Да нет, — по-прежнему глядя в небо, отозвался Деклан. — Даже странно, но, кажется, совсем не устал.

— Теперь будешь целую неделю убираться!

— А вот и нет. Завтра здесь появится мадам Рено со своим ополчением и произведет генеральную уборку. Мне приказано не путаться под ногами, и ни один приказ я не выполню так охотно, как этот! Не ожидал, что ты останешься.

— Я тоже не ожидала.

Он повернулся к ней, глядя на нее снизу вверх. «Ну, чем не сцена из „Ромео и Джульетты“, — подумал Деклан. — Что ж, остается только надеяться на более оптимистичный финал».

— Почему же осталась?

— Сама не знаю. Деклан, я не понимаю, как мне с тобой быть. Богом клянусь, не понимаю! Такое со мной впервые. Ни разу в жизни мужчина не становился для меня проблемой. Вот я бывала проблемой для мужчин, но это другое дело, — улыбнувшись, добавила она. — А ты — первый человек, с которым у меня такое…

— Потому что никто из них тебя не любил. — И он начал подниматься по лестнице.

— Верно. Никто из них меня не любил. Меня хотели, желали, но это ведь совсем другое. И это намного проще. Мало ли кто чего хочет! В желании нет ничего серьезного, это просто игра, и, скажу тебе честно, Деклан, иногда… да нет, чаще всего именно это мне и нравилось! Я просто наслаждалась этой игрой. Не только сексом — всем вместе. Шутки, острые словечки, обмен взглядами, как бы случайные прикосновения, и все это — без причин и без последствий, как в игре или в танце. А когда умолкает музыка или когда кончается партия, можно пожать друг другу руки и разойтись. Никому не больно, никаких сердечных ран. Самое страшное — синяки или царапины, а чаще и их нет.

— Но то, что происходит между нами, — не игра.

— И я могу ранить тебя. Уже ранила.

— Пока это только синяки и царапины, Лина. — Он остановился перед ней лицом к лицу. — Синяки и царапины. Не больше.

— Когда ты смотришь на меня, как сейчас, что ты видишь? Кого-то… или что-то из прошлого? Кого ты любишь — меня или… или мертвеца?

— Я вижу тебя, Лина. И люблю тебя. Но и в тебе, и во мне есть нечто иное — и нельзя ни забывать об этом, ни делать вид, что этого не существует. Быть может, нам необходимо завершить ту историю, прежде чем начать свою.

Он достал из кармана часы Люсьена.

— Эти часы — мой подарок тебе сто лет назад. Настало время их вернуть.

Лина отшатнулась — все в ней похолодело от этих слов.

— Как ты не понимаешь?! В тот раз все закончилось трагедией — ужасом, отчаянием, смертью. Мы не властны изменить прошлое. Зачем же его воскрешать?

— Затем, что к этому мы призваны. Для этого мы здесь. — Он вложил часы в ее ледяную ладонь, сжал ее руку. — На этот раз мы сильнее, чем тогда. Если сейчас не положить этому конец, это никогда не закончится.

— Хорошо, пусть будет так. — Она убрала часы в карман жакета, накинутого поверх открытого платья. Затем отколола с груди брошь-часы. — А это — мой подарок тебе. Возьми его.

Он положил на ладонь брошь — и в тот же миг из распахнутых дверей Дома Мане долетел до них размеренный бой старинных часов, часов, которых здесь не было уже столетие.

— Полночь, — проговорил Деклан. — Они пробьют двенадцать раз. — С этими словами он опустил взгляд на брошь, затем показал ее Лине. — И здесь полночь. Взгляни.

Дрожащей рукой она взяла у него часы, вгляделась в циферблат.

— Господи! — прошептала она, увидев, что обе стрелки сошли на цифре 12. — Но почему?

— Вот это нам и предстоит выяснить. Что-то произошло здесь ровно в полночь столетие назад…. Мне пора в дом, — проговорил он вдруг изменившимся голосом, глядя вверх, на темные окна третьего этажа. — Надо заглянуть в детскую. Моя малышка…

В этот миг оба они ясно услышали жалобный детский плач.

— Деклан, давай уйдем! Ради бога! Просто сядем в машину и уедем отсюда!