Незабудки для тебя

Ужинали они в уютной кухне при свете свечей. Даже дом держался паинькой: нигде не хлопали двери, не слышался детский плач. Однако, несмотря на это (или, может, именно благодаря этому), Лина места себе не находила.

Деклан достал из холодильника торт, но Лина со вздохом покачала головой:

— Нет-нет. Не могу.

— Тогда отложим на завтра.

— Отложить придется на сорок дней. Я очень люблю шоколад, — поэтому отказалась от него на все время Великого поста.

— Вот как? — Он убрал торт в холодильник. — Мне, наверное, придется отказаться от чего-нибудь другого.

— Например?

— Например, сорок дней не буду носить женское белье. Тяжело мне придется, но до Пасхи продержусь.

— Послушай, пост — это серьезно. Прекрати смеяться, а то сотру с тебя пепел!

Он выводит ее из равновесия — что ж? Лучшая защита — нападение: ей стоит вывести из равновесия его! Лина подошла к нему, обняла сзади, прижалась к нему всем телом.

— Нет, голубчик, отказываться надо от чего-то такого, что ты действительно очень любишь.

— Только не от тебя!

Он был смирен и послушен, когда Лина развернула его лицом к себе и прижала к холодильнику.

«Понимаю тебя, — отстраненно подумал Деклан, хотя кровь его кипела от прикосновения ее губ. — Понимаю: секс — твое оружие. Ты используешь его, чтобы держаться на шаг впереди меня. Точнее, на шаг позади».

Лина не понимает, что он способен ее любить так же сильно, как и хотеть. Что ж, его задача — убедить ее в этом. И показать.

— Ты что-то говорил про свою постель! — прошептала она, блуждая жадными губами по его лицу.

И потянула его к двери. Деклан едва не опрокинул ее прямо на новенькую стойку, но в следующий миг сообразил, что куда приятнее будет пройти вместе с ней долгий путь до спальни.

— Что ж, пойдем в постель! — С этими словами он жарко поцеловал ее в шею.

Он стащил с нее блузку через голову и, не глядя, бросил через плечо. Не отрываясь друг от друга, словно в танце, они двигались вдоль стены — теперь прижатым к стене оказался Деклан. Она нетерпеливо рванула на нем рубашку — пуговицы разлетелись в стороны.

На лестнице они продолжали срывать друг с друга одежду. Ботинки и туфли катились вниз. Лифчик Лины взлетел на перила, джинсы Деклана приземлились на третьей ступеньке.

Добравшись до площадки, оба шумно дышали.

Руки Деклана — мозолистые руки рабочего — блуждали по ее телу, пробуждая к жизни каждую клеточку.

— Скорее! — Она впилась зубами ему в плечо, в ней бушевало желание — жаркая страсть, сжигавшая в своем пламени все мысли об осторожности. — Боже мой, скорее!

Он едва не овладел ею прямо на месте, но вовремя остановил себя. Нет, не так. Он сделает это в постели. Так, чтобы она лежала под ним. Чтобы извивалась и выгибалась ему навстречу.

Жадно впившись губами в ее рот, он обхватил ее за талию и поднял в воздух. Что-то грубое, первобытное пронзило его при мысли, что теперь обратной дороги нет. Ни ему, ни ей не дано остановиться.

В коридоре второго этажа их окутали тени.

Из приоткрытой двери потянуло холодом, и Лина вздрогнула.

— Деклан!

— Это мы. Это наш дом. — В голосе его, словно в предостерегающем рычании сторожевого пса, слышалась угроза, руки, сжимающие Лину, были крепки, как сталь, — и холод отступил, уполз, скрылся среди теней.

Они рухнули на кровать — смятенное переплетение рук и ног. Он ворвался в нее, и она впилась ногтями ему в спину. Желание — темное, отчаянное — завладело без остатка всем ее существом, она сплеталась с ним в едином ритме, одержимая бешеной жаждой слиться с ним воедино.

Самообладание? О нем Лина и не вспоминала. Исчезло все, кроме всепоглощающей жажды брать, брать, брать, а с ней — еще более сильного желания отдать ему себя без остатка.

Казалось, целую вечность неслась она на волнах наслаждения, то вздымаясь к небесам, то срываясь в бездну.

Где-то вдалеке начали бить часы. Размеренные, гулкие удары — и двенадцатый удар принес им единение тел и душ.

Он попытался сдвинуться, но она обняла его крепче.

— Подожди. Не шевелись.

— Я слишком тяжелый, — прошептал он; нежной кожей на шее она скорее ощутила, чем услышала, как двигаются его губы.

— Вот и хорошо. Мне нравится. — Она запрокинула голову, чтобы ему удобнее было ее целовать. Во всем теле разлилась блаженная, умиротворяющая слабость — чудесное ощущение! — М-м, это даже лучше шоколадного торта!