— Пойдем прогуляемся.
— Деклан, ни прогулка, ни поцелуй в щечку здесь не помогут. Мне пора домой.
— В таком состоянии, как сейчас, тебе за руль садиться не стоит. Пойдем прогуляемся.
Желая удостовериться, что она не рванет с места, он вынул ключи из зажигания, сунул к себе в карман. Затем вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу со стороны Лины и протянул ей руку.
У нее не было сил спорить. Но и руку его она не приняла — вышла из машины, засунув обе руки глубоко в карманы.
Ладно, раз ему так неймется, прогуляемся, поговорим. И на этом все закончится.
Быть может, он думает, буйство красок и нежные ароматы цветущего сада ее успокоят. Деклан всегда старается успокоить, утешить — так уж он создан. Может быть, начнет искать решение.
Но с Лилибет это бесполезно.
— Порой тяжелее всего нам приходится в собственной семье, верно?
Лина обожгла его яростным взглядом.
— Она мне не семья.
— Понимаю. И все же это проблема семейная. Что такое семейные проблемы, мне хорошо известно, быть может, потому, что Фицджеральдов так много на свете.
— И что же у вас за проблемы? Не хватило пирожных на званом вечере или две тетушки явились на банкет в одинаковых платьях?
Деклан на секунду задумался о том, пропускать ли это обидное замечание мимо ушей. В конце концов, она сейчас очень расстроена, можно сказать, не в себе. Но нет, молча глотать такое нельзя.
— Думаешь, за деньги можно купить счастье? Тугой кошелек спасает от боли, от трагедий? Это цинично, Лина.
— А я вообще циничная. Это у меня наследственное, ты же видел.
— Глупости. Понимаю, тебе сейчас очень тяжело. Но деньги не помогли моей кузине Энджи, когда она, беременная, узнала, что от ее мужа ждет ребенка еще одна женщина. А другую мою кузину деньги не спасли от гибели в автокатастрофе в день ее восемнадцатилетия. От такого никакой счет в банке не защитит.
Лина остановилась, благоразумие боролось в ней с яростью.
— Прости! Я сейчас не слишком-то приятный собеседник.
— А я не болтать с тобой собираюсь. — Прежде чем она успела отстраниться, Деклан обнял ее. — Я тебя люблю.
— Деклан, прекрати!
— Не могу.
— Зачем я тебе? От меня одни проблемы!
— В этом все дело, да? Вот почему…
— Да.
Он погладил серебряный ключик у нее на груди.
— Не мужчина, а женщина разбила тебе сердце. И теперь ты хочешь запереть свое сердце, навеки его закрыть — не любить и не принимать любовь. Не позволяешь себе брать, чтобы не приходилось отдавать — так безопаснее. Но, Лина, это ведь трусость.
— И что, если так? — Она оттолкнула его руку. — Это моя жизнь. Живу так, как считаю нужным, и прекрасно себя чувствую. А ты, голубчик, просто романтик. При всем твоем бостонском здравом смысле ты мечтатель, а я не верю в мечту. Для меня важно то, что есть. Однажды ты очнешься, окинешь взглядом этот огромный старый дом бог весть в какой глуши и спросишь себя: что это я здесь делаю? А потом стремглав бросишься в Бостон, к своей юриспруденции, женишься на какой-нибудь светской даме по имени Александра, заведешь с ней двоих-троих очаровательных и благовоспитанных детишек…
— И пару золотистых ретриверов, — подсказал Деклан.
— О, черт! — Она бессильно всплеснула руками.
— Да нет, ты все правильно описала, правда, единственная известная мне дама по имени Александра лицом чрезвычайно напоминает старую лошадь. Я ее боюсь. А еще — и это намного важнее — я, Анджелина, твердо намерен прожить остаток жизни здесь, в этом огромном старом доме бог весть в какой глуши. С тобой. И вырастить здесь наших детей. Золотистых ретриверов обсудим отдельно.
— Оттого, что ты снова и снова это повторяешь, это не сбудется!
Деклан улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
— Спорим?
В такие минуты он ее зачаровывал и немного пугал. Впервые в жизни она встречала такую непоколебимую решимость, такую спокойную и безграничную уверенность в своей правоте.
— Мне пора на работу. Не звони мне и не приезжай, слышишь? Я сейчас не в настроении с тобой общаться.
Деклан не стал спорить, пусть идет. На сегодня довольно и того, что гнев осушил блестевшие в ее глазах слезы.
15
Новый Орлеан
1900 год