Кречет. Книга I

Жюдит уже сделала это. С радостным трепетом Жиль ощутил на своем лице нежное прикосновение ее щеки, а на шее – шелк ее волос. Тогда он осмелился чуть сильнее прижать девушку к себе, и она не воспротивилась…

Сердце в груди Жиля заколотилось, как бешеное: он и представить себе не мог, что бывают такие чудесные, такие сладостные мгновения. В его объятиях была уже не та, прежняя Жюдит, надменная и полная презрения, строптивая и гордая, а совсем другая, новая, нежная и одинокая.

Эта Жюдит, может быть, еще полюбит его… Он хотел бы, чтобы монастырь вдруг очутился далеко, в самой чаще леса, и его восхитительная прогулка длилась бы до тех пор, пока у него достанет силы.

Вдруг он услыхал, что девушка вздохнула.

– Вы сильны и хорошо деретесь! Как жаль, что из вас сделают кюре…

Жиль рассмеялся:

– Дело как раз в том, что я никогда не стану кюре. Аббат Талюэ, мой крестный, сегодня вечером объявит мне о том, какую судьбу он для меня выбрал…

На миг он заколебался, не рассказать ли ей о том, что он только что узнал, не открыть ли ей, чья кровь течет в его жилах, пусть для того только, чтобы увидеть, как она удивленно раскроет глаза. Юноша едва не поддался искушению, но тут же подумал, что этим напомнит ей о своем внебрачном рождении, и решил, что благоразумнее будет промолчать. Он ограничился лишь тем, что сказал ей:

– Может быть, он отправит меня сражаться в Америку. Нет ничего в мире, чего я желал бы сильнее!

– В Америку! – восхищенно воскликнула Жюдит. – Какая удача. Боже мой! Одним лишь мужчинам выпадает такая удача! А мне – мне остается лишь монастырь. А я так хочу жить! Монастырь – это могила…

Этот крик души нашел отклик в сердце Жиля: он был так похож на его собственный отказ пойти в семинарию. Девушка отвергала покрывало монахини с тем же пылом, с каким он отвергал сутану, и аббат Талюэ, посчитавший, что девушка смирилась со своей участью, ошибался: она лишь терпела ее, не больше.

Жилю вдруг захотелось рассказать девушке о последних месяцах своей жизни в Ванне, поведать о своих тревогах, об отказе от семинарии, о бегстве и даже о краже коня, но на это уже не было времени, потому что они подошли к старинному, еще феодальных времен порталу в стене, окружавшей парк монастыря. Жиль растерялся: вот сейчас, через какой-то миг, Жюдит окажется по ту сторону двери, и он не сможет больше ни видеть ее, ни слышать, ни дотронуться до нее. Еще крепче сжав ее в объятиях. Жиль прошептал, прижавшись губами к волосам девушки:

– Уверены ли вы, что ничем не рискуете в стенах монастыря, что вашим братьям не удастся забрать вас оттуда? Ведь теперь они ваши единственные родственники и у них все права на вас…

– Это так, – ответила ему Жюдит, – однако госпожа де ла Бурдоннэ сумеет меня защитить. У нее хранится письменное распоряжение отца, которое он сделал перед смертью, где говорится о его желании видеть меня монахиней в Нотр-Дамде-ла-Жуа. Бедный отец! Он хотел обеспечить если не мое счастье, то хотя бы мое спокойствие…

– Но вы ведь не обязаны постригаться в монахини теперь же?

– Конечно, нет! Я должна сначала закончить школьный год, затем наступит время послушничества, которое может длиться два или три года.

Но почему вы меня об этом спрашиваете?

– Потому что я хочу сделать для вас то, что было сделано для меня: дать вам свободу. Я клянусь, что если Господь позволит мне выжить, вернуться сюда из Америки и освободить вас… Я не знаю еще, как я это сделаю, но если вы хоть чуть-чуть доверяете мне, то я готов отдать жизнь за вас!

Жюдит ответила не сразу. Она осторожно высвободилась из объятий Жиля, заставив опустить ее на землю, и на миг Жилю показалось, что его слова обидели девушку. Наверно, она опять рассердилась, опять обольет его презрением, будет насмехаться над его незаконным рождением…

Однако ничего того, что он вообразил себе, не случилось. Став на землю, Жюдит положила ему руки на плечи, приподнялась на цыпочки, чтобы приблизить глаза к глазам Жиля, и взглянула в самую глубь их.

– Почему вы хотите это сделать? – спросила она почти робко. – Ведь вы не видели от меня ничего, кроме презрения и дурных манер…

– Между такой как вы и таким как я это вполне нормально, – сказал он учтиво. – Напротив, я считаю, что многим вам обязан, потому что если бы не вы, то я, может быть, дал бы себя запереть в семинарии. Но знакомство с вами пробудило во мне страстное желание приблизиться к вам, попытаться стать достойным вас… Я думаю… да, я думаю, что люблю вас…