Ночные тайны королев

Каролина с состраданием взглянула на короля. Значит, вот почему он произнес эти несуразные слова! Какое счастье, что дедушка умер, когда она была совсем дитя, – а то бы и ее, пожалуй, мучил своими скучными разговорами о Ганновере.

Девушка вздохнула и, перед тем как уйти от брата, уже отпустившего ее величественным мановением руки, спросила некстати:

– Как вы думаете, братец, а мой жених похож на портрет, который прислал мне?

– Каролина, это переходит все границы! – возмутился Георг, всегда свято соблюдавший тонкости этикета. – Аудиенция закончена, я позволил вам удалиться, а вы снова задаете вопросы!

– Да-да, – пробормотала принцесса, – я сейчас уйду. Не беспокойтесь, моего промаха никто не заметил – мы же тут одни.

И подумала: «Ну уж нет! Я постараюсь, чтобы в Копенгагене порядки были иными. С придворными, безусловно, нужны строгость и неприступность, но уж с родными-то!.. А я, между прочим, его все равно люблю, хоть он и король. Только вот… – неожиданно пришло ей в голову, – только вот поможет ли мне Георг, если будет в том нужда? Вдруг со мной что-нибудь случится, когда я стану королевой Дании? А Георг решит, что я сама виновата, и предаст меня. Он ведь такой безупречный. Он и к себе беспощаден, и к другим тоже…»

Девушка встряхнула головой. Что за странные мысли! Впереди ее ожидают только радости и счастливая жизнь. Судя по портрету, король Кристиан красив и добродушен, она наверняка понравится ему – так же, как он нравится ей.

Каролина-Матильда сделала глубокий реверанс и покинула своего брата.

Назавтра она взошла на борт корабля, который должен был доставить ее в Данию.

…Но семнадцатилетний Кристиан VII совсем не походил на свой парадный портрет, копию с которого показывали английской принцессе. То есть что-то общее между оригиналом и изображением безусловно было, однако же ни о красоте, ни о тем более добродушии и говорить не приходилось. Злобный, болезненный, развратный, Кристиан совершенно не годился на роль короля. Корона оказалась слишком тяжела для этого юноши, которого на удивление бесцеремонно и настойчиво приучали к мысли о том, что он – надежда всей страны.

Отец Кристиана Фредерик V был человеком жизнерадостным, неутомимым, храбрым и – что весьма немаловажно – прекрасно образованным. Когда жена, Луиза Английская, робко говорила ему, что он ведет слишком уж невоздержанный образ жизни, Фредерик сначала недовольно хмурился, потом ненадолго задумывался и, наконец, отвечал какой-нибудь подходящей цитатой из древних авторов. Супруга, привыкшая к этому, мрачно кивала, а Фредерик восклицал победоносно:

– Вот так-то! С Горацием (или Вергилием, или Катоном, или Плинием) не поспоришь! В его время умели радоваться каждому мгновению бытия!

И возвращался к своим женщинам, лошадям, собутыльникам и – книгам.

Рождение наследного принца привело короля в восторг. Он долго обнимал слабо улыбавшуюся ему Луизу, громогласно благодарил бога, тут же с проклятиями отпихивал любимую собаку, которая каким-то чудом сумела пробраться вслед за хозяином в покои роженицы, и то и дело обращался мыслями к тому, как он станет воспитывать Кристиана.

– Я сделаю из него настоящего воина! – уверял король. – Он вырастет истинным мужчиной, рыцарем без страха и упрека! Уж я об этом позабочусь!

И государь, немедленно перейдя от слов к делу, принялся подыскивать для малыша достойного гувернера. Его выбор пал на графа Ревентлофа, и, говоря откровенно, совершенно напрасно. Не то чтобы граф был от природы жесток или непроходимо туп, но он совершенно не понимал, каков характер у вверенного ему наследника датского престола. По всей видимости, Ревентлоф привык идти к своей цели по прямой, не останавливаясь ни перед какими препятствиями и без излишних раздумий их сокрушая. Чаще всего, к сожалению, таковым препятствием оказывалось слабое здоровье мальчика.

– Пора вставать! – каждое утро в половине пятого гремело над ухом ребенка. Кристиан, который накануне поздно заснул, потому что у него опять болела голова, принимался всхлипывать – и получал затрещину. Сдерживая рыдания, мальчик выбирался из кровати и, ежась от холода («Тепло вредно для тела и духа!»), торопливо одевался – сам, без помощи гувернера, потому что Ревентлоф имел королевский приказ: не баловать принца.

Вряд ли король хотел, чтобы над его единственным сыном так измывались, но поскольку Ревентлоф часто докладывал об успехах, которые делал наследник в науках и подвижных играх, то довольный Фредерик полностью доверял наставнику королевича – и не придавал никакого значения жалобам жены.