Ночные тайны королев

Но четырнадцатого января 1769 года все вдруг резко изменилось. В этот день Кристиан VII со свитой воротился из путешествия. Королева, несколько страшась встречи с мужем после долгой разлуки, нерешительно подошла к нему и присела в почтительном реверансе. И тут случилось невероятное. Со словами: «Вы не представляете, как я скучал без вас, любовь моя!» Кристиан прижал жену к сердцу и поцеловал. А потом он взял ее за руку и не отпускал до самого вечера, когда настала наконец пора отправляться в опочивальню. На ложе король был неутомим и утром заявил изумленной Каролине:

– Отныне у нас начинается медовый месяц. Вы ведь довольны, правда?

Король прогнал прочь всех своих прежних товарищей. Были забыты все давешние забавы, удалены от двора любовницы и фавориты. В больном мозгу Кристиана что-то переменилось. Теперь он и часа не мог обойтись без Каролины – и без Штруензее, чьим советам следовал безоговорочно.

Медик же набрался во Франции, где уже подходило к концу правление Людовика XVI и назревала революция, совершенно новых идей. Он загорелся мечтой провести в Дании всяческие преобразования и даже начал предлагать королю планы реформ – но только исподволь, чтобы Кристиан считал, что додумался до них сам.

Каролина относилась ко всему, что исходило от придворного врача, с прежней подозрительностью. Она думала, что Штруензее – обыкновенный льстец и искатель выгод. Втерся, мол, в доверие к слабоумному королю и вертит им как хочет.

Но однажды Каролина серьезно занемогла. Разумеется, до смерти испуганный король настоял на том, чтобы лечил ее Штруензее. И больная оценила и его заботливость, и ум, и образованность, и… красоту. Иоганн был так не похож на ее мужа – этого большого беспомощного ребенка!..

А потом, во время путешествия в Гольштейн, заболел малютка Фредерик. Врач и встревоженная мать проводили над кроваткой бредившего несчастного мальчика дни и ночи напролет – пока он наконец полностью не оправился от болезни, и, по всей видимости, именно тогда между ними зародилась любовь. Во всяком случае сразу после возвращения в Копенгаген началось поразительное восхождение лейб-медика Иоганна Штруензее на вершину власти.

Путь был, можно сказать, свободен. Поездка в Гольштейн окончательно подорвала душевное здоровье короля. У него опять возобновились галлюцинации; припадки падучей заставляли его кататься по полу. Когда же он приходил в себя, то сразу призывал Каролину. Его привязанность к ней была ненормальной, пугающей, и молодая женщина начала сторониться мужа. Она пристально наблюдала за сыном, боясь обнаружить в нем признаки отцовской наследственности, и Штруензее, конечно, был рядом, советуя и предостерегая. Весь двор видел, что на государственном небосклоне начался восход новой звезды, и множилось число врагов молодой королевы.

Надо ли говорить, что влюбленные были слепы. Они ничего не замечали – ни перешептываний, ни косых взглядов, ни откровенного пристального, назойливого любопытства. Штруензее вел себя как монарх. В декабре 1770 года он настоял на том, чтобы со своего поста был изгнан канцлер Бернсторфф, человек слишком старомодный и приверженный феодальным понятиям. Отныне королевством правил сын саксонского пастора, силу которому давало безумие государя и любовь государыни.

«Приезжайте ко мне, друг мой, – писал новоиспеченный государственный деятель своему давнишнему единомышленнику Рантзау. – Я теперь вошел в силу и могу многое – если не все. Но мне одному не справиться с тем, что задумано, и я надеюсь на вашу помощь».

И короткая приписка:

«Такое же послание я направил нашему милому Брандту».

Друзья поспешили на зов, и уже очень скоро в Копенгагене был основан некий триумвират, главенство в котором Штруензее предусмотрительно оставил за собой. Именно этот «союз трех» и начал проводить в жизнь безусловно замечательные, но совершенно несвоевременные, а главное, плохо продуманные реформы.

Друзья захотели одновременно и освободить крестьян, и преобразовать суды, и отменить цензуру, и – упразднить за ненадобностью Государственный совет.

Напрасно брат-математик, человек на редкость разумный и осторожный, просил Иоганна не торопиться, приводя в пример гусеничный кокон: если его вскрыть прежде срока, то бабочке будет очень и очень неуютно, и она не испытает к своим «освободителям» никакой благодарности.

– Занимайся лучше своей цифирью, – смеялся Иоганн. – Я сделал тебя министром финансов – вот ты и думай о деньгах. А прочее – это не твоя забота.