20  

Испугало ли короля проклятие? Вряд ли. Скорее всего Филипп думал о том, как повлияет оно на настроение парижан. Когда богатый и могущественный Орден прилюдно уничтожали, народ откровенно злорадствовал. Но страшные слова проклятия, прозвучавшего с костра, могли сказаться на отношении подданных к своему государю…

Так оно и случилось: с той ночи народ невзлюбил Филиппа Красивого. Неблагодарные французы с легкостью позабыли постоянную заботу, которую проявлял о них этот король, учредивший Генеральные штаты, отменивший крепостную зависимость селян от своих сеньоров, обуздавший знать, уравнявший в правах провинции, строивший крепости и поддерживавший мир. Зато все заговорили о том, что золотые монеты день ото дня становятся легче и стоят дороже, что бунты кончаются виселицами и что все должны беспрекословно покоряться королевской власти.

И только два человека всегда поддерживали короля в его начинаниях: Ангерран де Мариньи, коадъютор, правитель королевства, и Гийом де Ногарэ, хранитель печати, канцлер Франции. Оба они присутствовали при казни, и одного из них – Гийома де Ногарэ – проклял тамплиер.

Именно Гийом де Ногарэ, уроженец окрестностей Тулузы, вероятный последователь еретиков-катаров,[4] бывший королевский судья сенешальства Бокер, ставший главным вершителем правосудия королевства и одним из советников государя, некогда поднял руку на престарелого Папу Бонифация VIII, отвесив ему пощечину латной рукавицей. Он же заправлял на протяжении семи лет страшным судилищем над тамплиерами, лично проводя допросы. Бесчувствием Ногарэ мог соперничать с заправскими палачами: он ни разу даже не побледнел, слушая мольбы о пощаде и предсмертные крики истязаемых жертв.

Проклятие Жака де Молэ вызвало на его лице лишь саркастическую улыбку. Ногарэ пожал плечами: он исполнял свой долг и не усматривал за собой ни малейшей вины. Никогда еще во Франции не было столь сурового хранителя печати…

Рядом с Филиппом Красивым, Мариньи и Ногарэ на балконе дворцовой галереи стояли три королевских сына. Увы, только один из них – средний, тоже Филипп, граф Пуатье, – радовал отца. Старший же – Людовик, унаследовавший от матери корону Наварры, уже получил в народе вполне заслуженное нелестное прозвище Сварливый.

Глядя на своих сыновей, Филипп Красивый думал о законе первородства и о том, что природа не позаботилась об интересах французского престола. Ведь чего только не натворит, став королем, его старший сын Людовик!..

Лишь отдаленно напоминая внешностью отца, узкоплечий, со впалой грудью и потухшим взором, мелочный, злобный, неуравновешенный и скудный умом, наследный принц обладал тщеславием павлина, страшно гордился своей наваррской короной, не проявлял интереса ни к чему, кроме игры в лапту, и, будучи уже семь лет женатым на прелестной женщине, сумел стать отцом одного-единственного ребенка, да и то девочки. Великодушием и отзывчивостью сердца Людовик тоже не отличался. Великий магистр тамплиеров был его крестным отцом, однако принц и пальцем не пошевелил, чтобы его спасти, более того, он с нескрываемым злорадством глядел на гибель Жака де Молэ. И все же страшное проклятие рыцаря повергло его в трепет…

Филипп, граф Пуатье, прозванный за рост Длинным, был, напротив, человеком разумным и рассудительным. Обликом своим и душевными качествами он отличался от всех прочих членов королевского дома. В нем не было ни красоты и властности отца, ни тучности и запальчивости дяди Карла Валуа. Высокий, худощавый, с узким лицом, с неестественно длинными руками и ногами, Филипп говорил ясным, суховатым голосом, был скуп на жесты. Все в нем – тонкие черты лица, скромная одежда, вежливая, размеренная речь – свидетельствовало о решительном нраве, здравомыслии и о том, что голова властвует над порывами сердца.

Отец выделял его среди сыновей и сожалел, что не Филипп унаследует корону. Увы, порядок, в котором дети появляются на свет, дело не родительское, а божье.

Младший сын, Карл, граф де ла Марш, прозванный, как и отец, Красивым, был пока что всего лишь смазливым юношей с детской душой. К сожалению, ему было суждено остаться таким навсегда. Стройный блондин с нежным румянцем на щеках, он как две капли воды походил на короля в юности, однако принцу недоставало отцовской мужественности, спокойной властности. Он был подобен раковине – прекрасный снаружи, но пустой внутри. Страшная казнь привела Карла в ужас…


  20  
×
×