Ночные тайны королев

Его просьбу выполнили – ведь это была последняя просьба приговоренного.

Герцог заверил своего повелителя в том, что ни в чем не виноват перед ним и Англией, запечатал послание фамильным перстнем, помолился и заявил, что готов к смерти.

Палач оказался ирландцем; его грубое лицо светилось дикой радостью в предвкушении того, что должно было вот-вот свершиться.

Взглянув на заржавленный меч, Суффолк понял, что легкой смерти бог ему не пошлет.

Так и вышло. Палачу понадобилось шесть ударов, чтобы отделить голову от туловища. Затем останки несчастного герцога были выброшены на берег в Дувре и долго лежали там неубранные.

Три дня Маргарита не ела и не пила. С остановившимся пустым взглядом бродила она по дворцовым аллеям, горюя о Суффолке. Когда ей доложили о казни всех до единого членов команды «Николая из Тауэра», она удовлетворенно улыбнулась. В ее сердце больше не осталось жалости. Прекрасная Маргарита сделала свой выбор. Отныне ее цветком была не белая маргаритка, но – алая роза Ланкастеров. Королеве предстояло защитить своего слабовольного мужа от участи, уготованной ему Йорками, а в Англии разгорелась война роз – долгая, страшная и кровавая.

7. Кэтрин Говард – «роза без шипов»

В феврале в Лондоне всегда туманно и промозгло. Не был исключением и февраль 1540 года. Уже неделю узкие грязные улочки Сити с теснившимися на них домами с высокими крышами тонули в густом желтом тумане. Казалось, город замер под этим влажным холодным саваном. Даже корабли застыли неподвижно у речных берегов. Ночи стояли холодные и безмолвные…

Редкие прохожие, кутаясь в обширные плащи, жались к стенам домов и спешили восвояси, мечтая поскорее очутиться в теплой постели. Минуя роскошный дворец епископа Винчестерского Стивена Гардинера, они непременно бросали взгляды на ярко освещенные окна. Для лондонцев не была тайной любовь епископа к светским развлечениям, однако немногие знали, что этим вечером Стивен Гардинер принимал самого государя вместе с его новой супругой Анной Клевской и сопровождавшими их придворными.

На столах, полукругом стоявших вдоль стен, беспрерывно менялись блюда: паштеты, зажаренная целиком дичь, павлины, лебеди, фазаны и цапли – украшенные собственными перьями, с позолоченными клювами и лапами, – сочащиеся кровью огромные куски говядины, каждый из которых с трудом тащили на золотом блюде четверо слуг… Вино и пиво текли рекой…

Танцоры, жонглеры, акробаты и певцы, сменяя друг друга, выходили на середину зала и под звуки ни на миг не смолкавшего небольшого оркестра старались развлечь короля.

Но как они ни старались, как ни выбивались из сил, король оставался равнодушным.

Генрих VIII в своем золотисто-красном облачении восседал во главе стола и даже не пытался скрыть, что смертельно скучает. Съел он мало: всего несколько кусков паштета, три-четыре форели, полтора индюшонка да бычье ребро. Развалившись в огромном кресле, он взирал на артистов столь тусклыми глазами, что присутствующим могло казаться, будто король дремлет, тем более что его могучая грудь лишь время от времени вздымалась от богатырского вздоха. Однако хорошо знавшие Его Величество хозяин особняка и устроитель пиршества прекрасно понимали, что такое поведение государя свидетельствует о его крайнем неудовольствии. Бросая друг на друга опасливые взгляды, они лихорадочно придумывали новое развлечение для своего господина…

Рядом с супругом блаженно улыбалась Ее Величество Анна, одетая в платье из алого бархата; платье это было столь густо усеяно драгоценностями, что королева с трудом могла передвигаться. Она отлично поужинала и теперь, дожидаясь сладостей, благосклонно наблюдала за действиями актеров. Ей прием у епископа явно пришелся по душе. Она – единственная из присутствующих – не обращала внимания на плохое настроение государя. Анна отлично знала причины монаршей меланхолии, ибо сама была повинна в ней.

Всего три месяца прошло с тех пор, как Генрих, вняв совету канцлера Томаса Кромвеля и поверив портрету художника Ганса Гольбейна, совершил глупость – женился на Анне Клевской…

Их связь только официально можно было называть браком, потому что, устрашенный видом «фламандской кобылы», король так и не смог выполнить свой супружеский долг. Сестра герцога Клевского – огромного роста немка с маленькими бесцветными глазками, с бледным лицом, изрытым оспинами, – при первой же встрече вызвала отвращение у своего будущего супруга. Теперь, каждую ночь деля с ней ложе, Генрих вежливо касался губами ее щеки и, повернувшись к жене спиной, засыпал.