Цветок виселицы

Кто им все объяснил? — удивлялся Дан. Откуда они все это знают?

Само собой разумеется, что тайны сокровища знали Тенгель Добрый и Суль. Но кто владел этими тайнами после них?

Тарье, конечно; многое из содержимого короба он использовал в лечебных целях, а Маттиас — и того больше. Это Маттиас привел все в систему, составил каталог и отделил целебные снадобья от колдовских. Потом сокровище досталось Никласу, он в основном занимался врачеванием. Наверное, он и научил всему Ульвхедина, а может, даже и Ингрид? Ведь они оба, один за другим, должны были унаследовать этот клад, хотя Ульвхедин и отказался от него.

Теперь же разум словно покинул Ульвхедина, он не мог устоять перед искушением, какое являло собой сокровище для всех, над кем тяготело проклятие Людей Льда. С Ингрид дело обстояло не лучше, если не хуже, чем с ним.

— О, с помощью этой вещи я бы могла творить чудеса! — воскликнула она, схватив один из таинственных предметов.

— Да, но только тем самым ты служила бы злу, — заметил Дан. — Обрати лучше внимание на целебные средства!

— Фу! — фыркнула Ингрид. — Колдовские — гораздо интересней!

Ульвхедин откинулся назад, упершись обеими руками в землю.

— Что случилось? — хором спросили его Ингрид и Дан.

— Прочтите этот перечень с пояснениями, — безжизненным голосом проговорил Ульвхедин. — Маттиас перевел их на понятный нам язык и аккуратно переписал.

Ингрид прочла.

— Теперь все ясно! Какой-нибудь простейший отвар мы, конечно, сможем приготовить. Но отвар посильнее…

Ульвхедин кивнул.

— Правильно. Тут недостает главного.

Его мечтательный, отрешенный взгляд, скользнул по болоту, освещенному вечерним солнцем.

— Однажды в юности я уже был в этих местах. Зимой, в буран. Отсюда мне пришлось повернуть назад. В тот раз сокровище Людей Льда тоже было со мной, я украл его…

Он сглотнул застрявший в горле комок. Они с удивлением смотрели на слезы, выступившие у него на глазах: кто бы подумал, что Ульвхедин может плакать!

— Я украл его у Маттиаса, — с трудом проговорил Ульвхедин. — Жажда овладеть этим сокровищем заставила меня убить Маттиаса. Я не хотел этого, но в то время я был больше зверем, чем человеком, а от близости сокровища и вовсе обезумел. Всю жизнь я раскаивался и буду раскаиваться в том, что убил тогда Маттиаса и Калеба. За них и за всех других мне нет и не будет прощения…

Он замолчал, глядя в землю.

— Ты не виноват, — Ингрид захотелось утешить его. — В детстве тебя не научили любить людей, и к тому же над тобой тяготело проклятие Людей Льда.

Он благодарно сжал ее руку и продолжал свой рассказ:

— В тот раз какая-то неведомая сила погнала меня в Долину Людей Льда. Я не понимал, что мне там нужно и зачем я украл сокровище в Гростенсхольме. Но теперь мне известно гораздо больше.

— Мне тоже, — вставила Ингрид.

Дан тем временем внимательно прочитал перечень и рассмотрел все предметы, которые Маттиас заботливо снабдил табличками с названиями, написанными его изящным почерком. Среди предметов одного действительно недоставало!

— А не унес ли его с собой Колгрим? — предположил он.

— Конечно! — сказал Ульвхедин. — А где он похоронен?

— В Долине Людей Льда, — быстро сказала Ингрид.

Дан присвистнул.

— Колгрим умер почти сто лет назад. Корень не мог сохраниться, пролежав в земле столько лет.

— Ты прав, — согласился Ульвхедин. — Но может, там остались хоть какие-то крошки?

Глаза его были полны отчаянной надежды. Дан не понимал этих людей. Неужели корень мандрагоры так много значил для них, отмеченных печатью, и для их таинственных занятий?

— Ну что, поворачиваем назад? — вдруг спросил он.

И тут же рука Ульвхедина, словно тиски, сжала его руку. У Ингрид был такой вид, будто она вот-вот кинется на Дана и разорвет его на части.

— Нет, нет, я на своем не настаиваю, — быстро сказал он. — Меня просто напугало ваше исступленное желание любой ценой попасть в эту долину.

— Не бойся, мы отвечаем за свои поступки. Правда, Ингрид?

— Конечно, Ульвхедин!

Сейчас они готовы пообещать все, что угодно, подумал Дан, ему было не по себе, однако возражать им он не стал.

— А теперь сложите драгоценности обратно! — Его слова звучали, как приказание.